Ана Матуте: Рассказы

В доме было пусто. Она была одна.

Амадео вернулся. Было уже совсем поздно, когда она увидела его, устало шагавшего к дому. Луиса бросилась к двери. Лицом к лицу застыли они на пороге, глядя в глаза друг другу, не в силах вымолвить слова. Он был грязный и усталый. Наверняка голодный. Она думала лишь об одном: “Он хотел уйти, бросить меня, и не смог. Не смог. И вернулся”.

— Входи, Амадео, — сказала она со всей нежностью, какую способна была вложить в свой грубый крестьянский голос. — Входи, а то я тут уже вся извелась.

Амадео сглотнул, обнял Луису за плечи, и они вошли в дом.

Марсьяль арендовал землю у Лукаса Медиодиа. Участок был далеко, за рекой, на границе с землями Пинаресов. Было Марсьялю лет сорок. Он жил холостяком, с матерью, пока та не умерла, в старом полуразрушенном домишке у дороги.

Он слыл весельчаком и любителем выпить, хотя, по общему мнению, “не злоупотреблял”. Без него не обходилось ни одно торжество, а в мае, в День Святого Креста, его не раз выбирали качибиррио — предводителем праздника, и мы до сих пор помним, как он танцевал: красный шелковый платок на поясе, в руках украшенный разноцветными лентами посох.

Марсьяль был трудягой, но зарабатывал мало.

К нам, детям, он относился с трогательной нежностью. У него всегда находилось для нас угощение — терн, сливы, соты диких пчел: он знал, что это были запретные и оттого еще более желанные лакомства. Он помнил бесчисленное множество историй про лиса и кролика. Он умел плести силки и делать дудочки из конопли. Мы его очень любили и частенько прибегали в домишко у дороги, когда Марсьяль приходил с работы.

Он встречал нас приветливо — жители гор всегда по-особенному вежливы друг с другом, и мы хорошо понимали эту вежливость, хотя она и отличалась от той, которой учили нас. Пока Марсьяль, голый по пояс, мылся у колодца, растираясь куском холстины, он здоровался с нами, обращаясь к каждому по имени, ни разу не забыв и не перепутав ни одного и строго соблюдая порядок: начинал всегда с самого старшего и заканчивал самым маленьким.

Иногда он расспрашивал нас о городе и, выслушав наши невнятные ответы, некоторое время сидел задумчиво, покачивая головой.

— Ты хотел бы жить в городе? — спросил его однажды мой старший брат.

— Не знаю, — отвечал Марсьяль, почесывая бровь. — Там, поди-ка, все не как тут.

И вдруг Марсьяль переменился. Мы узнали об этом в начале лета, когда вернулись в деревню после долгой зимы, проведенной в городе. Первые сведения поступили, как водится, из кухни. Стоило переступить ее порог, и ты оказывался во владениях Марты и служанок, а выйдя за калитку и спустившись к конюшне и коровнику, понимал, что ты в другом мире — в мире гор. Тому, кто преодолел эти два рубежа, открывались все тайны и разгадки всех загадок.

И о переменах, происшедших с Марсьялем, мы узнали там же.

— Он теперь не тот, что был, — говорил старшина арендаторов Марино. — От прежнего Марсьяля и следа не осталось. Ходит мрачный, невеселый. Точно сглазили его.

— Ничего и не сглазили, — возразила Марта. — Это его жадность сгубила.

Мы навострили уши. И вскоре уже знали: у Марсьяля появилось сокровище, и он боится, что это сокровище у него украдут.

— Сокровище?! — мы рты раскрыли от изумления. — Какое сокровище, Марино? Расскажи!

— Большое сокровище, — назидательным тоном произнес Марино, сворачивая папироску. — А нашел он его, когда землю копал.

— А тебе откуда об этом известно? — недоверчиво спросил мой брат.

— Да уж известно, — медленно, глядя прямо ему в глаза, ответил Марино. — О таком люди всегда узнают, паренек. Говорят, Марсьяль откопал горшок, полный золотых монет, и вот с тех пор он и лишился покоя. Наверное, спрятал горшок где-нибудь у себя дома, и теперь у него вся радость пропала: живет в страхе, что его ограбят. Всем повторяет, что у него ничего нет, и приходит в бешенство, стоит кому хоть слово сказать. Как примет пару рюмок, так и начинает твердить: “Ничего я не нашел, отвяжитесь от меня! Ничего я не нашел!” И вот это-то хуже всего: никто его не спрашивает, а он все о своем талдычит. И с каждым днем все хуже. Это уже не тот Марсьяль, какого вы знали, детишки. И лучше вам к нему не ходить — добром он вас не встретит.

Мы были поражены рассказом Марино, но все же не последовали его совету и на следующий же день, едва дождавшись часа, когда Марсьяль обычно возвращался с работы, отправились в домишко у дороги.

Поднимаясь по склону, мы, как обычно, громко звали старого друга. Марсьяль сидел у двери своей лачуги. И первое, что нам бросилось в глаза, было хмурое и серьезное выражение его лица. Оробев, мы остановились, а он сказал нам: “Шли-ка бы вы домой, мелюзга. Некогда мне с вами возиться”.