Дэниел Хейз - Слезовыжималка

Повисло неуютное молчание. Впрочем, думаю, это была вполне нормальная реакция на смерть. А что говорить? Возможно, у нового романа тоже не прослушивается сердцебиение — как и у всех предыдущих. Может, новый роман существует только в моем воображении. Что, если я веду себя как истеричка, которая вдруг поняла, что очередная беременность — лишь плод ее воображения?

— А я чем снабжаю рынок? — повторил я.

— Всем. — Боб торжественно выговорил это слово и поднял голову, словно ища вдохновения.

В библиотеке мы с Промис сидели друг напротив друга за столом и тихонько обсуждали пса Ганса, его вечно мокрый сопливый нос и какую болезнь это бы могло означать. Потом принялись болтать про странного посетителя в углу: он шумно облизывал пальцы, прежде чем перелистнуть очередную страницу финансового журнала «Форчун». Мы говорили, пока библиотекарша не обратила на нас внимание. Она приподняла густые рыжие брови и приложила палец к почти несуществующим губам. Не знаю, как Промис, а меня такой призыв к молчанию задел. Каждый день тут носятся и орут дети, но каким, интересно, образом нарушаем покой мы? Я пришел к выводу, что мисс Присси, главный библиотекарь, не в силах смириться с тем, что мы наслаждаемся жизнью в то время, как ей приходится весь день стоять за конторкой в захудалой библиотеке.

Минутой позже Промис в письменной форме уведомила меня на вырванном из блокнота листке, что прошлой ночью я ей приснился. Мне приснился Эван Улмер. Под этим заявлением красовался рисунок: спящий человечек, а еще ниже — краткий отчет о сне.

Перед тем, как прочесть все в подробностях, я поднял глаза от листка бумаги и посмотрел на Промис. Она глядела прямо на меня; ее глаза, казалось, стали еще больше, а губы немного вытянулись, так, словно она хотела поцеловать свое отражение в зеркале.

Каково это было — осознавать, что я вошел в закоулки ее разума, прокрался в сокровенные уголки ее снов?

— А раньше ты был счастлив? — спросил я у Боба.

— В смысле — раньше?

— До похищения.

— Девятнадцать дней назад, когда шел с обеда? В тот самый момент? В тот самый день?

— Да нет, не в тот самый день. Вообще. Представь себе, что я твой близкий друг и ты вдруг решил со мной поговорить. Что бы ты ответил? Да, я счастлив? Спасибо, что поинтересовался?

— Счастлив? Может быть. Очень счастлив? Вряд ли.

— Почему? — Я откашлялся.

— Мне не нравится слово «очень». У меня у самого в жизни никогда ничего «очень» не было. Уж точно я не был «очень» счастлив.

— Очень успешен?

— В качестве редактора? — уточнил Боб. — Как посмотреть. Мне ведь не предложили место главного редактора.

Я обратил внимание — раньше мне это как-то в лаза не бросалось, — что линия рта образовывала у Партноу на лице четкую горизонталь. Интересно, когда он постареет, уголки рта опустятся, как в грустном мультфильме?

— Что тебе нужно от жизни, чтобы стать очень счастливым? — поинтересовался я.

— С чего ты вдруг спрашиваешь?

— Просто ответь, и все.

— Сейчас? — Боб повернулся и окинул взглядом биотуалет и двухъярусную кровать, которая необъяснимым образом помогла ему решить проблемы со спиной. — Наверное, я стал бы счастливее, если…

— Нет-нет! — запротестовал я. — Если я тебя отпущу, это что-нибудь изменит?

— Не в этом…

— Да нет, представь себе: ты попал в передрягу — смертельная опасность и все такое. Но спасся. И понял, какой же ты на самом деле счастливчик. Так ведь бывает, правда?

— Не понимаю, о чем ты. — Боб пожал плечами.

— Иногда и в авиакатастрофах люди выживает, — объяснял я. — Человек выжил — и его жизнь изменилась. Допустим, раньше он кричал на жену или ругался с садовником — а теперь как отрезало. Поел новый виток жизни. Понимаешь?

— Ладно. — Боб кивнул. — Допустим, такое могло бы произойти.

— Вряд ли. — Я покачал головой. — Только не с тобой. Да, ты отдохнул — еще бы, выспался. Вернулся в форму, да. Выходит, я оказал тебе услугу, нашел тебе место, в котором…

— Спасибо.

— Ты можешь остаться здесь, чтобы снова не оступиться. Рано или поздно я тебя отпущу, ты снова разжиреешь…

— Разжирею?

— …Осчастливишь парочку авторов. Снова начнешь подлизываться к агентам. И что? Что в этом хорошего?

— Ничего, — согласился Боб. — С таким же успехом ты можешь меня отпустить прямо сейчас.

— Только не сейчас.

— Ты в детстве мучил животных?

— В смысле? — удивился я. — Ты хочешь узнать, запирал ли я кошек в холодильник? Подвешивал ли за хвост? А может, я совал им в задницы петарды и поджигал фитиль? Ну уж нет. Ты меня с кем-то перепутал. Я боролся за права животных и раздавал листовки с призывами отказаться от использования меха. Божьи твари, святость земли и все такое. Вот таким я был. А ты?