Эмилиян Станев - Волчьи ночи

Она еще вернется, убеждал я сам себя. Сперва пойдет на место последней лежки, чтобы вновь ощутить запах своего детеныша, к какой-нибудь защищенной от ветра неглубокой ямке под буком. Земля там еще попахивает его тельцем — на дне ямы обязательно лежат несколько коричневатых шерстинок, похожих на сухие сосновые иголки. Они упали у него со лба, когда она облизывала своим шершавым языком набухшие бугорки его рожек. Но его-то самого там не окажется. Она все равно ни за что не поверит, что он мертв, и выйдет по его следам на ту полянку, где они не раз вместе щипали траву. Сейчас она уже на том месте. Смотрит на макушки деревьев, на месяц, который тоже разглядывает ее, прядает ушами, прислушивается. Нету и здесь его.

Она начнет его звать: «Х-ук, х-ук!» — и снова в ответ лишь тишина, усугубляющая ее одиночество. Вот тогда-то, забыв про всякую предосторожность, она решится вернуться в овраг, чтобы проверить, тут ли все еще ее ребенок. Она, возможно, и не понимает до конца, что с ним произошло, но ее тревога нарастает и постепенно превращается в муку, которая не отпускает ни на миг…

Да, она непременно придет сюда, окончательно решил я. Только бы не прибежала раньше моя собака и не учуяла ее. Хорошо, если бы гончая напала на другую дичь или побежала прямо домой. Иначе она мне все испортит.

И в самом деле косуля вскоре возвратилась. Уже через несколько минут я уловил топот ее стройных ног.

«Топ-топ, топ-топ!» — чуть слышно звенела земля под ее копытами. Тишина в овраге поглотила все другие звуки, а эти, наоборот, усиливала. Несколько раз она останавливалась и долго стояла на одном месте. Затем вновь трогалась осторожными шажками.

Я тоже весь насторожился. Меня бросало в дрожь, словно я опасался чего-то и в то же время сгорал от нетерпения, чтобы именно это поскорее свершилось.

И вот косуля подошла совсем уже близко к кромке оврага и там застыла. В висках у меня стучало. Я проклинал свое дыхание. Жидкий лунный свет чуть брезжил над заснувшим лесом. Деревья наблюдали за мной, как люди, затаившие дух в ожидании…

Несколько минут длилась напряженная тишина. Затем что-то обрушилось по склону оврага. Кустарник раздвинулся, и прямо передо мной отчетливо возник темный силуэт косули.

Она вросла в землю, как окаменевшая. Нижняя часть ее туловища тонула в папоротнике, но вздернутая головка и изящный изгиб шеи хорошо просматривались.

Подчиняясь какой-то необоримой силе, я поднял ружье и нажал спусковой крючок…

Гром прокатился по лесу, овраг будто взревел. Яркое пламя выстрела меня ослепило. Что-то тяжелое полетело вниз, и сразу все стихло. Несколько секунд я наблюдал, как пороховой дым, точно ядовитое облачко, полз по траве. Потом схватил свою шапку, козленка и не оглядываясь, опрометью бросился к дороге. Оттуда доносился вой моей собаки, которая искала меня…

Пролетка застучала по деревянному мосточку. Лошадь, почуяв воду, стала. Хозяин хлестнул ее кнутом.

Рассказчик вновь уткнулся в подбитый мехом воротник своей шубы.

Второй охотник спросил:

— Значит, так и оставил ее в лесу?

— Нет. Пошел я туда на другой день, но ее там не оказалось. К счастью, промахнулся.

— И хорошо сделал, — встрял в разговор возчик. — Если бы спросили меня, я бы вообще запретил всякую охоту. Что это за развлечение? Разбойничество!

Он выждал время, надеясь, что кто-нибудь из седоков отзовется на его слова, но так как они молчали, пробурчал что-то себе под нос и сильно стеганул лошадку.

Под вечер, когда туман над полем рассеялся и снег стал красным от заката, пять волков из редкого леска обок дороги тронулись к горам.

Стая шла прямо к сверкающим в лучах заходящего солнца снежным вершинам, белые шапки которых искрились на фоне чистого синего неба.

Ни один из волков не оглянулся назад, туда, где целых шесть дней они бродили в поисках пищи. Открытая равнина с прямыми телеграфными столбами, в проводах которых свистел ветер, с оголившимися деревьями, с нацеленным, как копье, журавлем деревенского колодца, едва виднеющимся на горизонте, внушала им теперь страх.

Свесив хвосты и опустив морды, на которых от дыхания осел иней, волки медленно брели друг за другом. Впереди шел вожак, большой красный волк, — он неотрывно смотрел перед собой, словно прилепился голодным взглядом к какой-то точке в горах и боялся выпустить ее из виду; за ним — злая понурая волчица, потом — два старых волка и позади всех — серый.