Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»

— Я все поняла, мистер Фицджералд.

— Значит, скоро мы вас увидим?

Лицо ее опять затуманилось. Она с сомнением посмотрела на письмо. Боялась ли она, что сразу получит отказ? Стелла не сказала, о чем думает.

— Очень бы этого хотелось. До свидания, — ответила она.

Не оглядываясь, она быстро зашагала по дороге и вскоре скрылась из виду за поросшей вереском дюной. А я пошел домой и невольно улыбался, думая, что она — настоящее дитя этих мест — с ее веселостью, то гаснущей, то вспыхивающей вновь, с ее прямотой и сдержанностью. И от здешних скал в ней было что-то — та же твердость, хотя, может быть, я заблуждался. Наш дом занимал все ее помыслы, однако она ни разу не намекнула на местные сплетни, не задала нам ни одного вопроса.

Мы будем видеться со Стеллой; наверно, ее дед попытается помешать ей бывать у нас, но у него ничего не выйдет. Памела и она понравились друг другу, а за дружбу Памела держится крепко. Старику придется уступить.

Я составил себе замечательное расписание. Отныне работе в доме и в саду надлежало считаться отдыхом, и под нее отводились часы между ленчем и чаем. Вторую половину дня и вечер я должен был проводить за сочинением статей и рецензий, а каждое утро — с девяти до часу — неукоснительно трудиться над книгой.

Все это было превосходно, но почему-то «История британской цензуры» никак не желала продвигаться. Что мне мешало? Кабинет был удобный и солнечный, в нем царила тишина, карточки были разложены по местам, книги на полках, на диване возле окна громоздилась последняя партия пьес, присланных из библиотеки Театральной лиги, — словом, все располагало к непрерывной плодотворной работе; однако с измятой страницы на меня изо дня в день так и смотрело название главы «Ибсеновская истерия» и ни слова больше. Когда-то я с жаром взялся за это исследование, чувствуя себя крестоносцем, — только вместо меча у меня было разящее слово, а теперь все и вся интересовало меня куда больше, чем эти, давно ушедшие в прошлое глупости. Я слонялся, бездельничал и тяжело вздыхал.

Памела дала мне простой совет: пока лето, все утренние часы посвящать «Утесу», а потом, в сентябре, Целиком отдаться книге. Заманчиво, конечно, но мне ли не знать, что чем дольше передышка, тем мучительнее начинать все сначала. Я стал опасаться, что уже не смогу снова взяться за книгу.

В общем, неизвестно, почему во мне шло какое-то брожение. Я пробовал с ним бороться, в результате чего мусорная корзина наполнялась скомканными листами, а настроение безнадежно портилось. В конце концов я решился на компромисс: я брошу книгу недели на две, а там посмотрю, что будет. Памела меня одобрила.

— У тебя ведь еще столько других занятий, — сказала она.

И была права.

Когда-то давным-давно моя крестная мать подарила мне на Рождество игрушечный театр, она привезла его из Испании. Там были декорации и набор картонных фигурок — их хватало на то, чтобы поставить с полдюжины роскошных спектаклей. Я не предполагал, что когда-нибудь жизнь снова преподнесет мне такое же ощущение могущества и свободы выбора. Но, пожалуй, теперь я испытывал не меньший трепет, когда осматривал наши владения и решал, как использовать хозяйственные постройки. Наконец-то у меня будет помещение для занятий фотографией и плотницкая мастерская. Почему бы не завести гончарню? Поставить гончарный круг, печь для обжига и попробовать, что получится из местной глины. А кто бы мне помог построить лодку?

К тому же и электропроводка в доме требовала внимания. Как только я смогу этим заняться, все оборудую по-своему. Мне хотелось, чтобы было побольше розеток для настольных ламп, хотелось поставить дополнительные выключатели в холле и на лестнице. А пока я вынужден был обходиться удлинителями и ярдами гибкого шнура. Памела же усердно мастерила розовые абажуры для нашего приема.

— Наукой доказано, что люди охотнее разговаривают при розовом освещении, — утверждала она.

Собиралась приехать Стелла. В коротком официальном письме она извещала Памелу, что ее дед ценит нашу доброту и что она рада принять приглашение Доктор Скотт был так любезен, что обещал привезти ее к нам и отвезти домой.

В постскриптуме значилось: «Это заслуга доктора Скотта».

Макс прислал телеграмму: «Сожалею погоды задерживаюсь воскресенья». Это значило, что он занят одним из своих этюдов, пишет облака, и должен работать, пока не изменилась погода. Между прочим, я считаю, что на наших островах нет ни одной картины, где изображение неба могло бы сравниться с небом на лучших работах Макса. Итак, теперь торжества у нас начнутся в воскресенье, устроим обед для наших старых друзей. А собственно новоселье мы отпразднуем в понедельник в девять.