Роман Кофман - Повести

— А как вы, Гурский, относитесь к тому, что вас называют стукачом?

— Герр профессор Арнштамм, вы слышали, что было сказано? После освобождения я немедленно обращусь в суд и попрошу вас засвидетельствовать дословно... Сегодня 14 апреля, половина восьмого.

— Мы предстанем перед судом вместе. И раньше, чем ты думаешь, ничтожество!

— Господа, прошу вас, успокойтесь... Нам нечего делить. Вот идет маэстро, мы спокойно все обсудим...

— Друзья мои, я изменил свое решение. Мы не станем пропускать скерцо! Мы сыграем его так, как никто из вас его не играл, и никто из этих животных его не слышал! Только что привезли небольшую партию — человек двести, из Голландии. Есть новости: Красная Армия в трехстах километрах. Дело двух-трех недель, мои любимые!

Красные глазки, пышные рыжие усы и треугольные уши этого контролера я вижу всегда, когда идет дождь. Это самодовольное чудовище возникло в вагоне, когда я, уютно полулежа в кресле, расслаблено наблюдал, как обильный дождь хлещет по окнам экспресса. На табло светилась увлекательная цифра 304 км/ч, и я тщетно пытался вспомнить школьную формулу, по какой можно вычислить угол скольжения дождевых капель по оконному стеклу.

— Гутен морген! Ваш билет, пожалуйста!

— Будьте добры, — отвечая улыбкой на улыбку, я протянул бумажный квадратик, щедро усеянный цифрами.

Утро начиналось замечательно, я залпом пил простейшую радость, которую дает путнику укрытие от дождя.

Добавьте к этому чувство особой надежности, когда об огромной скорости узнаешь не по тряске вагона и взвизгиваниям спутников, а лишь по знакам на табло.

Но особая гордость грела меня оттого, что я впервые победил в единоборстве с перронным автоматом, выдающим билеты. Вы знаете этих роботов-кровопийц, которые, прежде, чем выдать билет, задают вам сто вопросов. Вы тычете пальцем в их чувствительную сенсорную грудь, и вам кажется, будто вас проверяют на детекторе лжи.

Однако, как я уже сказал, мне удалось довести диалог с ненавистной железной будкой до конца, и из ее нутра выпала желанная бумажка — будто автомат плюнул на прощанье.

— Ваш билет, пожалуйста, — повторили рыжие усы.

— Я уже дал, — все еще учтиво, как положено иностранцам, ответил я, хотя в область поджелудочной железы уже вполз холодный червяк.

— Это не билет.

— А что это?

— Это квитанция об уплате.

— Но именно эту бумажку выдал мне автомат!

— Правильно. Сначала выдается квитанция, а потом сам билет. Надо было подождать.

— Я этого не знал. Простите.

— Я вам верю. Но вы должны купить билет.

— Я уже купил. Я уплатил деньги, и у вас в руках квитанция!

— Но нет самого билета.

— Хорошо, я не подозревал, что должна выпасть еще одна бумажка, но разве не достаточно, что в кассу железной дороги уже ушли мои девяносто шесть евро?

— Для кассы достаточно, для меня — нет. Мне нужен билет.

Контролер смотрел на меня немигающими красными глазками. Серыми, голубыми и карими смотрели соседи по вагону.

— Скажите спасибо, что я не оштрафовал вас за безбилетный проезд. Пожалуйста, с вас девяносто шесть евро за билет и еще четыре за то, что покупаете его в поезде. У вас наличные или карточка?

— Но я еду один и не намерен покупать два билета.

У контролера, который от скуки уже, кажется, засыпал, в голосе появилось подобие металла:

— Вы уважаете закон или нет?

Я закон не уважал. Но купил еще один билет. Красноглазый представитель закона двинулся вглубь вагона, а мне жаль было сотню евро, будто у меня отобрали родовое имение или алмазные копи. Дождь за окном был отвратителен, вагон стало потряхивать, пассажиры были на редкость неприятны. А некоторые даже уродливы.

— Веселая история! — сказал Манфред. — А знаете, что сказал Гете о немецких законах? Он сказал: если в Германии соблюдать все законы, то не хватит времени их нарушать!

Закинув голову, Манфред заливисто захохотал. У него привычка — хохотать или по-детски хихикать в самые неподходящие моменты. Седой пушок на юношеской голове, юношеские, всегда улыбающиеся серо-голубые глаза, юношеская нескладная худощавая фигура — из этого состоит Манфред Остен, крупнейший немецкий гетевед, юрист, дипломат, музыкант, философ и вдобавок — председатель Общества друзей оркестра. Позади Япония, позади Австралия, где, не оставляя дипломатический пост, он играл на альте в местном симфоническом оркестре. Оставил он и почетную должность президента Фонда Гумбольдта, и теперь наслаждается свободой, выезжая изредка на театральные премьеры, философские дискуссии и встречи с друзьями. Живет наследник Гумбольдта, Гете, а также Леонардо в скромном домике на окраине города. Интерьеры его украшены японскими раритетами, полки забиты до потолка томами Гете и о Гете, улыбчивая жена готовит по-немецки ароматный кофе и дважды в неделю исчезает со скрипкой на какие-то загадочные репетиции никому не известного любительского оркестра...