Роман Кофман - Поправка Эйнштейна, или Рассуждения и разные случаи из жизни бывшего ребенка Андрея Куницына (с приложением некоторых документов)

Жили-были дед и баба. Было у них два внука. Бабу и деда расстреляли ни за что, а внуки... У внуков все сложилось по-разному. Если вам интересно, я буду рассказывать, потому что один из внуков — это я, и я жив — а это очень важно для рассказчика.

Для того, чтобы складно изложить свою биографию, необходимо иметь хорошую память. Но еще важнее — не иметь, ее, иначе в голове, оборудованной памятью, начинают шевелиться подробности из жизни великих людей — и подчас теряешься: что же происходило с тобой, а что — с ними. Тем более, что великие люди жили, в общем-то, удивительно одинаково. Полководцы, как известно, изъяснялись исключительно афоризмами и приобретали популярность благодаря знаменитым поражениям; поэты, скажем, были несчастливы в любви, шумно дружили в юности, в среднем возрасте так же шумно ссорились и остаток дней, как правило, проводили в бедности (были, разумеется исключения: Державин, Гете, Д. Бедный и немногие другие).

Моя биография сравнительно малоизвестна. Скажу больше, ее никто, кроме меня, не знает. Впрочем, это не удивительно: я не командовал эскадронами, не вмешивался в суетливый мир протоплазмы, не плел венки сонетов. Вы спросите, чем же я, в таком случае занимался? А ничем. Я просто родился и подрастал.

«...Прошу обратить внимание на поведение Саши. В последнее время Саша невнимателен па уроках, часто отвлекается, подолгу глядит в окно, задумчив, реакции неожиданны. На вопрос о том, что происходит с его памятью (он стал забывать элементарный материал из пройденного), Саша ответил: „Это у меня осложнение после родов“... Класс, разумеется, был в восторге, а Саша вызван к директору, где объяснил, что у него родился братик. Я поздравляю вас, Анна Львовна и Филипп Антонович, но прошу в новой ситуации не упустить из виду Сашу».

Итак, по порядку. Родился я в ночь с 14-го на 15-е июня в один солнечный довоенный год.

Отец мой был кроток и неудачлив. Если бы привелось ему жить в другую историческую эпоху и быть дворянином, непременно был бы мелкопоместным, а крестьянином он, уж точно, был бы маломощным, безлошадным, а, возможно, даже неимущим. Однако, отец служил бухгалтером и потому мог быть только старшим или младшим.

Он был младшим, вы угадали. Я, кажется, уже сказал, что родился в июне. Июнь — пора экзаменов, и в больнице дежурили студенты-медики. Возможно, мое рождение было дипломной работой одного из них; роды были тяжелыми, продолжались мучительно долго, однако, как видим, все закончилось благополучно и для матери, и для младенца, и для студента — во всяком случае, обошлось без переэкзаменовки.

Кстати, вы помните больницу, в которой родились? А я помню!

Человеческие привязанности — я убежден — зарождаются в том неправдоподобно раннем возрасте, когда, судя по справочникам, у младенца можно насчитать лишь три-четыре рефлекса. Загляните в себя — и вы убедитесь, что справочники несовершенны. Родившись в больнице, вы навсегда сохраните необъяснимое влечение к этому странному обиталищу. Воспоминания о первых мгновениях жизни, проведенных среди стеклянных шкафов и белых косынок, будут дремать в малодоступных тайниках подсознания до той дальней минуты, когда у вас заберут светскую одежду, и вы в просторном исподнем и в синем всеразмерном халате, следуя в смущении за белесой сестричкой с завитушками на затылке, войдете в палату...

Вы вновь в больнице — заведении, которое обрамляет нашу жизнь подобно квадратным скобкам, выделяющим стройную и, увы, законченную математическую фразу в общем потоке мировой цифири.

Вам снова придется нелегко, ибо справа от вас будет лежать разговорчивый человек с воспалением легких, и в шесть утра он будет включать палатный репродуктор-мегафон, чтобы узнать, ушел ли циклон с севера Красноярского края. Молчаливые сестры, тем временем, облюбуют ваш прохладный круп для удовлетворения своих садистских наклонностей, и вскоре тыльная ваша сторона станет похожей на трамвайный билет, прокомпостированный плутоватым школьником десятки раз. Вам будут также прокалывать руку — и белотелая практикантка будет промахиваться шприцем мимо вены, а близорукая старушка-совместитель — мимо руки. Вас будут осматривать рядовые врачи и доценты, и доценты будут давить на живот несколько сильнее, чем рядовые, а как-нибудь после обеда придет профессор, ругатель и факир, и погрузит руку в ваш живот так, как если бы он хотел прощупать позвоночник. Затем профессор приложит ухо к вашей груди, и у него будет просветленное лицо — будто он слышит топот микробов...