Эмилиян Станев - Иван Кондарев

— Понимаете, и еще как! Женщина сходится с мужчиной не ради какого-то нового строя, как толкует сестра: тот новый строй она пока лишь на гитаре подбирает; как выйдет замуж — другую песню запоет. А коль захотелось бурной жизни, пусть идет к другим. «Полюбила Мара пляски и пошла за трубачом!»

— Ах, он придерживается самых грубых взглядов! Коста, ты никогда ничего не читал и никогда не размышлял об этих сложных проблемах! — воскликнула Райна, краснея и делая брату знаки глазами.

Но Костадин пропустил ее слова мимо ушей. Сидя по-прежнему вполоборота, он глядел куда-то сквозь ветви.

— Но что вы называете для женщины своим? Или вы из тех, кто думает, что женщина не смеет иметь ни своей профессии, ни идеалов, ни общественных стремлений? — спросил Кондарев, пытаясь разгадать мысли и намерения Костадина.

— Я говорю не о таких, которые не видят дальше своей профессии, и не верю, что среди них есть хоть одна стоящая женщина. Есть мужчины, которые насулят златые горы, а потом не знают, куда деваться. Наговорят женщине про всякую там бурную жизнь, про какой-то новый строй, которым бредит сестра, а когда женщина потребует свое, называют ее мещанкой. Всем известно, что мир не из одной реки воду пьет.

— Ваши поговорки весьма двусмысленны. Вы говорите о каком-то новом строе, о котором здесь и речи не было. Очевидно, вы отвечаете сестре, которая не думает как вы, — заметил Кондарев, сердясь на себя за то, что ввязался в разговор.

«Если б я ушел вовремя, ничего бы этого не было», — подумал он. Этот торгаш, пересыпающий каждое слово поговорками, как будто знал про его отношения с Христиной и нарочно вмешался в разговор. В этот момент Костадин был для Кондарева олицетворением того самого мещанства, из которого он хотел вырвать Христину. Кондарев положил сигареты в карман и решил уходить. Христина, пунцовая от смущения, машинально чертила пальцем по скатерти.

— Господин Джупунов хотел сказать, что женщина должна иметь свое, женское счастье, — сказала она, вставая, чтобы встретить идущую по дорожке мать.

Старшая Влаева, высокая и стройная, со следами былой красоты и осанкой игуменьи, несла на подносе чашечки кофе и варенье. Христина подхватила у нее поднос и стала обносить гостей. Поздоровавшись с Райной и Костадином, который, неловко поклонившись, поцеловал ей руку, старая женщина кивнула и улыбнулась Кондареву как своему человеку. Женщины заговорили о пряже и коврах. Хозяйка предложила пройти наверх, и Кондарев воспользовался случаем, чтобы распрощаться. Христина пошла его проводить.

— Сегодня у тебя нашелся хороший адвокат, — заметил он, когда они подошли к калитке. Ему хотелось спросить: «Ко мне ли относились твои слова об отце?» — но не решился, надеясь поговорить об этом позже.

— Он не сказал ничего глупого, — возразила она таким резким тоном, что Кондарев невольно обернулся и поглядел не нее.

— Удивляюсь, как легко ты оказываешься в плену таких «мудростей», которые еще более мешают нам понимать друг друга.

— А я и не собираюсь становиться на твою точку зрения. Я не так интеллигентна, как тебе хотелось бы.

— Неужели тебе это безразлично?

— Это не в моей воле, — с досадой сказала она, и на лице ее застыла строгая, непроницаемая маска.

Кондарев снова ощутил невидимую стену, которая за последнее время росла между ними. По холодному, неприязненному выражению лица Христины он понял, что эта стена стала еще выше.

— От воли твоей зависит многое… Но не будем говорить об этом. Мне надо было сразу же уйти, когда они пришли, но я не видел тебя целую неделю и просто не мог. Он попытался взять ее за руку, но Христина стала поправлять поясок платья.

— Если бы ты мне сказала, что придут Райна с братом, я ни за что бы не остался. После обеда поговорим обо всем спокойно. Ты сможешь выйти? — спросил он, сдерживая обиду.

— Нет, сегодня не смогу! — И она нетерпеливо шагнула к двери.

Оскорбленный этим движением, Кондарев, не подав руки, неуклюже открыл тяжелую дубовую калитку и вышел на улицу с мучительным сознанием совершенной ошибки. Тотчас же в нем возникло твердое убеждение, что любовь к этой девушке безнадежна и делает его смешным. Что ищет он в этом мещанском семействе, зачем тешит себя иллюзиями, что Христину удастся перевоспитать? Недавнее веселое и бодрое настроение исчезло. «Неужели она так рассердилась из-за того, что я вовремя не ушел? Неужели так дорожит заказчиками ковров? Или снова взялась за старое? В сущности, ничто ее не изменит», — размышлял он, видя перед собой то чужие глаза Христины, то мрачное лицо Костадина, и, углубившись в свои мысли, не заметил идущего навстречу высокого, элегантно одетого молодого человека в пенсне с золотой оправой.