Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

— Это кто опять выбросил сюда бутерброд?

Курт Крумме, сын безземельного крестьянина, втягивает голову в плечи. Толстые пальцы некоторых девочек указывают на него. Глаза учителя ввинчиваются в лицо Курта Крумме. Нерешительно, припадая на одну ногу, Курт вылезает из-за парты.

— Сколько тебе раз говорить: корзинка для бумаг — не место для хлеба. До каких пор вам повторять: кто не хочет есть завтрак, пусть кладет его на кафедру. Я отнесу своим курам.

Альберт Шнайдер тащит свой бутерброд.

— Господи, да он спятил… с ветчиной! — Это шепчет Пауле Венскат, что сидит на первой парте. Щупленький Пауле Венскат.

Тина Фюрвелл, дочь шахтера, кладет рядом свой хлеб с маргарином. Орге Пинк шлепает поверх несколько кусков хлеба, намазанных сливовым повидлом. Ястребиные глаза учителя устремлены на кафедру. Лопе лег на переднюю парту. Он ждет порки за опоздание. Но учитель всецело занят бутербродами. Лопе покорно лежит на парте. По классу пробегает смешок. Зарубка на переносице учителя разглаживается, он подходит к Лопе, поднимает его и ограничивается легким подзатыльником.

— Чтоб завтра вовремя, ясно?

Насчет «вовремя» — это целиком зависит от маленькой сестренки. А с побоями — все равно как беспроигрышная лотерея. Когда малышка лежит мокрая, она плачет и мать бьет его деревянным башмаком. Если же перепеленывать малышку, он опаздывает в школу, и тогда учитель бьет его тростью. Сегодня все обошлось благополучно. Лопе выбирает побои учителя. Зато малышка пусть лежит на сухом.

Лопе садится на свою «вшивую скамью». Как-то раз, давно уже, Труда понабралась вшей у цыган. Цыгане стояли табором на деревенском выгоне и жарили себе ежа. Это событие едва успело стать воспоминанием в детских умах, как учитель обнаружил вошь в буйных космах Лопе. Он углядел ее пронзительным взглядом хищной птицы. И пересадил Лопе на «вшивую скамью». «Вшивая скамья» стоит поодаль от других, вдоль длинной стены класса. Не одно поколение вшивцев от скуки вырезало на крышке парты свои инициалы. Крупные, нескладные буквы, промазанные чернилами.

Ах, вши, значит! Мать тогда перетрясла весь семейный гардероб, как носимую одежду, так и висящую. В вещах нет-нет и попадалась платяная вошка. Одна — на себе, другая — у отца. И еще головные — у Труды. В этот день мать не вышла на работу — ни в поле, ни в господский сад. Будь что будет, но терпеть вшей?! Нет и нет! Началась великая чистка и мойка. Отец наголо обчекрыжил Лопе. По непонятной причине он был в этот день трезвый. Поэтому узкий затылок мальчика, словно виноградник на склоне, избороздили обрывы, лесенки и ступеньки. Волосы Труды мать намазала сабадиллой, и несколько дней Труда ходила, повязавшись платком. А уж после этого милостивая госпожа могла бы без всякой опаски отзавтракать в своем лучшем манто на полу у Кляйнерманов и не нанести вшей в замок. Еще долгое время после этой истории мать ежевечерне проверяла густые лохмы Труды и не обнаруживала в них никакой живности. Но Лопе так и остался сидеть на «вшивой скамье». И урок развертывался перед его глазами, никак его не задевая. Точно так же было однажды, когда Лопе болел и лежал в постели. Все сидели за столом и ели картошку в мундире, а он только смотрел. Он был как гость в школе. Как сын бродячего кукольника, который через несколько дней уедет дальше со своим фургоном, у которого нет настоящих учебников, которого никогда не вызывают к доске. Лопе искал случая отличиться. Он лез на глаза учителю. Его наголо остриженный череп был отлично виден. На этом фоне вошь выглядела бы, как слон посреди пустыни. Но взгляд серо-зеленых глаз учителя словно соскальзывал с гладкой поверхности и устремлялся к другим предметам. Когда случилась эта история с вшами, Готлоб Кляйнерман, отец Лопе, перестал бриться. Он решил экономить деньги. Бросить пить. Черт его знает, чего ради он все это затеял. Может, он хотел откупить у его милости двух старых лошадей? Может, он хотел высвободиться из кабалы, стать самостоятельным человеком?

Потом-то все опять пошло нормально. Липе Кляйнерман снова начал пить. По праздникам он не работал из принципа, пропади оно все пропадом. В обычные воскресенья его жена, Матильда, работала то в господском саду, то в теплице, то на господской кухне. А Липе отправлялся к парикмахеру — бриться.

У парикмахера можно услышать множество новостей:

— Жена кайзера заболела. Ведь это ж надо!

— В Саксонии стреляют в красных боевыми патронами.