Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

Книга содержит важные свидетельства о творчестве Штриттматтера, их дает человек, который лучше всех знает, как работает мастер. «Каждое новое произведение, — пишет Ева Штриттматтер в одном из писем, — вызывает у писателя мучительные сомнения: удастся ли ему выразить то, что он собирался сказать, так, чтобы читатели поняли это и были этим захвачены?.. У последнего романа, прежде чем он появился книгой, было четырнадцать редакций… А это значит изо дня в день сидеть за машинкой и диктофоном и не отрываться от работы даже тогда, когда ты не занят непосредственным писанием. Он работает без праздников… пишет каждый день, ибо считает, что иначе можно немедленно разучиться…»

Большой интерес, а порой и удивление вызывает язык и стиль Штриттматтера: ярко-метафорический, изобилующий неожиданными и смелыми образами, явственно связанный с народной речевой стихией, но далекий от ее натуралистического копирования. Филолог, занимающийся проблемой фразеологии, нашел в книгах Штриттматтера много пословиц и поговорок, хотел уточнить их происхождение и очень изумился, не найдя их в самых полных словарях и справочниках. Ответ из Шульценгофа объяснил эту «загадку»: пословиц и поговорок, непосредственно заимствованных из народного языка, в прозе Штриттматтера немного. Большая часть придумана писателем. Некоторые — лишь намек на исходную пословицу. Она комически изменена, переиначена, иногда вывернута наизнанку. Штриттматтер пишет в тоне и стиле пословиц. Навеянные народной речью, многие речения из книг Штриттматтера возвращаются к своим истокам, входят в эту речь, обогащая ее. Кроме опыта немецкого, например, опыта Гейне, смело взрывавшего внутреннюю форму затвердевшего фразеологического оборота, и уроков немецкой народной речи, знающей множество гротескных вариантов устоявшихся оборотов, тут сказывается еще чтение и изучение Сервантеса, Диккенса и Гашека — речей Санчо Пансы, Сэма Уэллера и бравого солдата Швейка. Любовь к переосмысленным и сочиненным пословицам и поговоркам, которые производят впечатление совершеннейшей подлинности, к диалектально и профессионально окрашенным оборотам составляет важную особенность стиля Штриттматтера.

Автор нескольких больших романов, Штриттматтер мастер короткой прозы, да и в его романах почти всегда есть вставные новеллы. Лирические миниатюры, пейзажные зарисовки, воспоминания, философские размышления, притчи составили два сборника: «Шульценгофский календарь всякой всячины» и «3/4 из ста коротких историй». Вместе они образуют своеобразный дневник. В этом лирико-философском дневнике оживает и плодотворно продолжается долгая традиция немецких народных календарей, над составлением которых трудились многие выдающиеся немецкие писатели. Несомненна их перекличка с прозой Пришвина и Паустовского.

Среди «Писем из Шульценгофа», адресаты которых не называются или обозначаются одной буквой, но по большей части легко угадываются, есть письмо, написанное, когда Паустовский еще был жив. Оно адресовано в Тарусу и, несомненно, Паустовскому. В нем говорится о большой любви Штриттматтера к его творчеству. Своими любимыми русскими писателями, кроме Пришвина и Паустовского, Штриттматтер называет Тургенева, Лескова, Чехова, Бабеля. Горького он постоянно вспоминает, в Горьком находит поддержку его любимый герой Станислаус Бюднер («Чудодей»). Литературный кумир Штриттматтера, как о том говорится в «Письмах из Шульценгофа», — Лев Толстой.

Становление художника, неодолимость тяги к творчеству, противоречивость и сложность пути писателя и его фантазии — главная тема двух циклов: «Синий соловей, или Так это начинается» и «Моя приятельница Тина Бабе. Соловьиные рассказы». Это циклы больших рассказов или маленьких повестей.

В рассказе «Суламифь Мингедо, доктор и вошь» Штриттматтер вспоминает, как он писал «Погонщика волов»: «Я вспомнил… детей бродячих поденщиков и детей батраков из имения. Рассказ о „вшивой скамье“ становился день ото дня длиннее. Я писал и писал, случалось, для того, чтобы заглушить голод, но иногда мной овладевало чувство парения, знакомое мне с детства, — именно им порождается прекрасное в произведениях искусства…

Я стал работать в газете. Я писал репортажи, отчеты, критические статьи, я редактировал и рецензировал, а по ночам, вернувшись после долгого заседания, „для отдыха“ писал свой рассказ. Я писал не по заказу. Я писал несмотря ни на что. Искусство всегда возникает несмотря ни на что. Если мне случалось лечь спать вовремя, я вставал в три часа ночи, и писал каждое воскресенье, и все праздничные дни, и три года подряд по отпускам. На фотографиях тех лет я бледен как полотно, глаза у меня, как у собаки из сказки Андерсена.