Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

— А что вы будете делать, когда перестанете ходить в школу?

— Я поступлю к сапожнику Шуригу, — выскакивает Пауле.

— О-о! Тогда ты… тогда вы станете ремесленником.

— Отец сказал: «Здесь толку не жди».

Ее милость тактично пропускает последние слова мимо ушей. И обращается к Лопе:

— Ну, а вы, господин Готлоб, вы ведь останетесь у нас, не так ли?

Лопе только что поднес чашку к губам. Поэтому он молча кивает.

Кофе расплескивается во все стороны. Скатерть покрывается пятнами.

За спиной у ее милости Минна грозит ребятам кулаком.

— Это еще надо посмотреть. Отец говорит, когда никто не заставляет, нечего возиться с волами.

— А ты не находишь, что волы — очень кроткие животные? — как бы между прочим спрашивает ее милость.

Вторая горка пирожных тоже исчезает до последней крошки. Ее милость покашливает.

— Кхе-кхе, я, пожалуй, позволю себе уйти, его милость ожидает меня наверху к кофе.

— Идите, коли хотите, — говорит Пауле.

Госпожа смеется, ее это забавляет. Шелестит платье. Минна распахивает перед ней дверь.

— Итак, еще раз желаю вам всего хорошего в дальнейшей жизни. — Госпожа машет им рукой из передней.

— Ладно, ладно… — Лопе машет в ответ и откусывает кусок.

— Ну и поросенок ты, — сердится Минна, — я ж только сегодня утром положила свежую скатерть.

Лопе дергает себя за галстук. Выходит, можно носить галстук и оставаться поросенком.

Господин конторщик приглашает Лопе к себе в контору. Своей длинной рукой он обвивает Лопе за плечи. Лопе пытливо глядит в бледное, невыспавшееся лицо.

— Я тоже тебя поздравляю, мой мальчик, — торжественно начинает господин Фердинанд, — и был бы рад… как бы это получше выразиться… был бы очень рад, если бы ты не только телесно… я хочу сказать в смысле прилежных рук… то есть в своем ремесле стал бы солнцем для своих род… для своих близких, но чтобы ты и духовно — как бы это получше выразиться… не стал луной, которая принуждена заимствовать свой свет у солнца.

Лопе никак не может этого понять. Почему бы ему и не стать луной? Тогда бы он мог хоть немножко читать по ночам, после того как все уснут.

Господин конторщик пронзает воздух левой рукой, правой же он упирается в плечо Лопе. Он рассказывает ему о том, как сурова жизнь. Вот эта суровая жизнь, как выясняется, и ожидает сейчас Лопе. Лопе должен смело вступить в нее. Так наставляет его господин конторщик.

А Лопе про себя думает: ну и пусть она начинается, суровая жизнь. Наверно, он завтра ее и увидит.

Но после этих слов господин конторщик с очень важным видом подходит к стенному шкафчику. Почти с таким же важным, с каким пастор выходит из ризницы. У Лопе в одной руке вдруг оказываются карманные часы, а в другую господин конторщик вкладывает книгу.

— Вы с ума сошли, господин конторщик… я… отец их в окно…

— Ну, ты рад? — спрашивает конторщик, и в глазах у него сверкает влага.

— А то нет, — отвечает Лопе и подносит часы к уху. — Они на самом деле ходят?

— А ты как думал, малыш ты малыш!

— Я думал, они не настоящие, а просто так…

— Возможно, будет уместнее… я бы даже сказал, лучше… конечно, заранее ничего знать нельзя… было бы лучше, если бы ты для начала показал часы только матери.

И Лопе сует часы в карман своих брюк. А книгу сует под свой парадный пиджак, благо пиджак достаточно широк.

В гостях у Кляйнерманов сидит овчар Мальтен. На кухне, вместе с отцом. Они пьют из одной бутылки.

— И ты пьешь такое дерьмо? Клянусь летучими мышами, оно проест тебе дырки в душе, — говорит Мальтен.

— Я взял чего покрепче, потому как у нас нынче праздник, — бормочет отец заплетающимся языком.

Мальтен принес с собой шматок бараньего мяса.

— Вынужденный забой, — говорит он и подмигивает матери, — Да, а куда подевался наш конфирмант? Сдается мне, я минуту назад его видел.

Лопе тем временем прячет свою новую книгу под соломенный тюфяк. «Лев Толстой. Дневник» — стоит на обложке. Когда у отца есть выпивка, никогда нельзя быть вполне уверенным…

— Ну! Подойди-ка сюда, конфирмованный бездельник, — добродушно подзывает его Мальтен. — Дать тебе рюмочку блага? Я думаю, дать, раз на тебе теперь почила… благодать божья, ха-ха-ха!..

Рука у Мальтена узловатая, будто старое корневище.

— Это же все равно, как собачий ошейник, — говорит Труда и хочет просунуть пальцы под твердый воротничок Лопе.

— Оставь его в покое, — и Мальтен оттаскивает Труду, — он у нас теперь взрослый мужчина. А скажите-ка, господин Кляйнерман, вы не желали бы поступить ко мне в ученье? У вас будет две собаки, и вам никогда не придется скучать. Могу поручиться как наставник.