Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

Альберт Шнайдер щиплет Лопе:

— Сегодня будешь играть с нами в карты. У тебя деньги есть?

Совершенно случайно у Лопе оказывается несколько «вениковых» пфеннигов на случай сбора даяний.

— Деньги? Деньги-то есть, только я еще не умею играть в карты.

— Че-его? А впрочем, не беда. Мы тебя научим в «шестьдесят шесть», это просто, как детская игра.

Литургия подходит к концу. Парикмахер Бульке отдыхает, сидя на педалях органа. На хорах для господ, неподалеку от алтаря, распахивается дверь. Солнечный свет, лучи грешного мира какое-то мгновение заливают крестильную купель и ступеньки алтаря. Милостивая госпожа, за ней — Ариберт, за Арибертом — Дитер, позади всех — милостивый господин в сюртуке. Они опускаются на подушки высоких дубовых кресел. Спинки и подлокотники кресел украшены резьбой.

Семейство совершает молитву сидя. Ее милость долго шевелит губами, она словно вслушивается в происходящее на небе. Ариберт, надвинув поглубже фуражку, корчит рожи деревенским мальчишкам, сидящим на противоположной стороне.

— Ты видел, как он показывал нам язык? — спрашивает Альберт у Лопе. — Ну, попадись он мне — не обрадуется. Когда он взойдет на кафедру, — тут Альберт указывает на прошедшего в ризницу пастора, — ты пересядешь к нам.

Пение, раскаты органа. Сапожник Шуриг уснул. Его милость созерцает свои лакированные штиблеты и, полный блаженного ожидания, шевелит пальцами ног.

Пастор поднимается на кафедру.

— Он там пропустил рюмочку. Вот, должно быть, удивился: когда был урок для конфирмантов, мы там выдули у него полбутылки и долили доверху водой. Велика важность — вино для причастия.

Конфирманты теснятся поближе к барьеру. Пастор глядит на них и ставит галочки в списке.

— Мой минус зачеркнули, я сегодня был, — довольным голосом говорит Орге Пинк. И отступает в глубину хоров.

— А теперь он посмотрел на меня, — говорит Альберт Шнайдер и тоже отступает.

— Мы устраиваем сегодняшний сбор даяний в пользу бедных языческих младенцев Китая, — возглашает пастор, одновременно помечая в своем списке присутствующих конфирмантов. — Берта Фюрвелл, незамужняя дочь горняка Фюрвелла, оправилась от родов внебрачного младенца мужеского пола.

Пастор бросает взгляд на Лопе, после чего Лопе тоже исчезает и присоединяется к Альберту и Клаусу.

— А это сообщение, бесспорно, омрачит ваши сердца: ранее сельскохозяйственный рабочий, а ныне шахтер Вильгельм Блемска по доброй воле вышел из христианской общины. Сатана рыщет в поисках неустойчивых душ. И он обрел душу нашего бывшего брата во Христе Вильгельма Блемски. Вознесем же молитвы в надежде, что душа заблудшего брата вновь вернется в лоно нашего милосердного отца.

Его милость проводит пальцем между шеей и жестким воротничком.

— От кого у нее ребенок? — спрашивает Клаус, тасуя карты.

— Говорят, от флейтиста, — ухмыляется Альберт и снимает верх с колоды.

— В следующее воскресенье у нас святое причастие. По этой причине богослужение начнется часом ранее, — объявляет пастор и, отложив в сторону список присутствующих, начинает листать Новый завет.

Клаус и Альберт объясняют Лопе правила игры в «шестьдесят шесть».

— Когда у тебя на руках дама и король одной масти, можешь заявить двадцать. Если играют трое, с козыря можно ходить всегда.

— Читаем первое послание Петра, глава вторая, стих тринадцатый: «Итак, будьте покорны всякому человеческому начальству, для господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро…»

— А почему сорок? — недоумевает Лопе.

— Когда у тебя есть козырной король и козырная дама, ты можешь объявить сорок.

— А вы мне про это ничего не говорили.

— Ну, не все ли тебе равно? Кто выиграл, тот выиграл. — И Клаус Тюдель подгребает пфенниги к себе.

— Любой младенец знает, когда можно объявить сорок.

— «Всех почитайте, братство любите, бога бойтесь, царя чтите. Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым…»

— Кто козырь? — спрашивает Альберт Шнайдер.

— Пики.

— Господи, а у меня на руках ни единого. То ли у тебя пальцы липкие, то ли ты плохо перетасовал.

— Точно!

— «Ибо то угодно богу, если кто, помышляя о боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно богу…»