Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

— Времена не так уж и плохи, вот только люди становятся все хуже, — говорит на обратном пути столяр Танниг Карлине Вемпель.

— Пусть делают, что хотят, все равно конец света уже близок.

И они бредут дальше сквозь туман, как два призрака.

Плохие времена? Это кто говорит? Во всяком случае, в доме Рендсбургов справляют свадьбу.

Ни один злопыхатель не скажет, что у Рендсбургов не умеют справлять. Кареты и автомобили заполняют усадьбу. Незнакомые кучера и шоферы праздно слоняются по деревне. Для Тюделя настали золотые деньки. То и дело приходят новые, незнакомые посетители. Из соседних имений, из города и еще бог весть откуда. Каждая батрацкая семья получает накануне свадьбы по целому торту.

В замке хлопают пробки от шампанского. Торжественный выезд молодых — до церкви. Безработные шахтеры, девушки, парни, деревенские ребята, по старому обычаю, держат в руках длинные шесты, украшенные бантами и поздними астрами, чтобы перегораживать улицы и дороги, по которым должен проехать большой черный лимузин с новобрачными.

Из открытых окон свидетели осыпают дождем пфеннигов ликующую толпу. Двадцать автомашин везут свадебных гостей. Господ в высоких цилиндрах и дам в свистящих, благоухающих шелках.

Небо со своим воинством словно опустилось на землю. Лакей Леопольд и его помощники из соседних имений выряжены в бархатные ливреи. А поглядели бы вы на их лаковые башмаки с посеребренными пряжками…

Почти сто голов забитого в усадьбе скота, несомые руками лакеев, осторожно, как младенец до крестильной купели, проплывают вокруг стола и исчезают кусок за куском в жующих ротиках дам, за белыми крахмальными манишками мужчин.

В покоях и на кухне — целый рой служанок, у которых от множества бессонных ночей под глазами легли черные круги. А днем — праздничный стол для работников, накрытый на току. Работникам подают свинину и картофельный самогон. Жена смотрителя Бремме, завернувшись в свою черную каракулевую накидку, наблюдает за раздачей мяса. Жена управляющего вся — один беспокойный взгляд. Ведь в этой суматохе с малышкой легко может что-нибудь приключиться. На вечер они вместе с мужем званы в замок, а пока по мере своих сил стараются праздновать с народом.

Настает вечер, по столбам развешивают фонари, и люди заводят песни. Пахнет прогорелым керосином. Когда из замка до работников доносится обрывок какой-нибудь мелодии, они хватают женщин за бока и начинают скакать по цементированному току. Наконец музыка выходит под открытое небо, в парк. В небо взлетают огни фейерверка. Перевити огненных снопов в небе.

Ах, как все роскошно! Как все летит, как все шипит! Как вращается, крутится, рассыпается звездами! Как гремит, щелкает, завивается вихрем, трепещет! И работники молча рассаживаются на току, как некогда пастухи — когда звезда Спасителя взошла на небо. Перед ними открывается небесный мир, в котором они чувствуют себя чужими. Они выманивают зерно из земли — они сеют, пашут, собирают урожай и обмолачивают его. Потом они перетаскивают полные мешки в закрома его милости. Капли их пота остаются на ступеньках лестниц. Двери амбаров захлопываются — и вот уже они отделены от плодов своего труда. Позднее, когда милостивый господин надумает обратить урожай в деньги, им еще раз будет дозволено возложить на свои спины плоды трудов целого года. И они снесут мешки с чердаков к машинам, а потом в городе снова их сгрузят. Больше они ничего не видят, и только по таким вот дням, как этот, им доводится также увидеть, как деньги уже в другом обличье вспышками и всполохами бороздят небо. И они говорят: «О-о-о!» — либо: «А-а-а!» — и на мгновение становятся счастливы, когда на их лица ложится отражение господской радости.

Некоторые из приехавших загостились в замке на целую неделю. Только таким путем обедневшая знать может хоть неделю пожить в условиях, ей подобающих. В день свадьбы к вечеру новобрачные отбывают. В девичьих мечтах милостивой фрейлейн свадебное путешествие вело на юг. Но граф больше и слышать не желает ни про какие Ба… Балканы, ему теперь подавай Па… Па… Париж. В Париже умеют жить.

Управляющий Конрад, чертыхаясь, обходит амбары и сараи. На засыпных чердаках навстречу ему скалится голый пол, в хлевах зияют пустые стойла, на птичьем дворе вообще опустели целые насесты.

— И все ради этой дуры, — говорит он, да так громко, что даже смотритель Бремме может его услышать.

У господских сыновей тоже до сих пор длятся каникулы. А вот уж после каникул перед ними встанут большие жизненные задачи — так многозначительно говорит учитель Маттисен. Ариберт хочет стать офицером, а Дитер — заняться сельским хозяйством. Но сейчас им некогда об этом думать, сейчас они, как мексиканские ковбои, палят из пистолетов и охотничьих ружей. Они распугивают дичь, и лесничий с тупой покорностью отсиживается в сторожке.