Ольга Литаврина - Пока мы рядом (сборник)

Вместо прежнего интереса к развитию моды я подметил в ней интерес к политическим событиям. Общения Анжелка никогда не любила, так что при полном отсутствии болтливых подружек я, хоть и ненадолго, становился ее собеседником. С политики она перекидывалась на жизнь городского дна. Почему-то ее заинтересовала проституция. Одно время она неустанно расспрашивала меня о моих любовницах-проститутках: не беседовал ли я с ними «за жизнь»? Как я думаю, из какого слоя общества они в большинстве своем берутся?

Однажды поздно вечером я нашел ее горько плачущей со стаканом джина «Бифитер» в руке. Анжелка прижалась ко мне, как давно уже этого не делала, и горестно призналась в том, сколько постелей пришлось ей пройти, ей, безродной девчонке, без всяких протекций и связей, чтобы попасть на московский подиум, и как это было гадко. Я знал, что у нее было много мужчин, и мысль эта мучила меня невыносимо. Я научился утешать себя тем, что она просто жертвует собой ради карьеры, и только со мной она – по любви. Но слушать ее плач я не мог. Усталость разом слетела с меня. Я выкинул бутылку, швырнул Анжелу на кровать и впервые дал ей пощечину – скорее оплеуху. Вид ее багровой щеки и трясущихся губ выгнал меня из дома в промозглую осеннюю ночь. Я не смог даже напиться, думал только о ней и о преступлении, которое только что совершил – именно совершил, свалял дурака, ударил ребенка, – и чувствовал себя по уши в дерьме. Под утро робко вернулся, юркнул в постель, радуясь, что она уснула. А наутро она сама попросила у меня прощения. И никакой другой жизни – жизни без нее – у меня не будет и быть не могло. Я это знал – вот и растягивал ту последнюю, прошлогоднюю осень.

В ту осень она снова принялась рассказывать мне о вас. О том, как она влюбилась в тебя, Кир, еще в первом классе и однажды выкрала твой портфель на перемене, а после урока снова подсунула его тебе в парту. И на обложках всех своих учебников ты читал слова «я тебя люблю» и не мог понять: кто это пишет? Рассказывала о ваших лыжах в скверике, идущем от школы до нашего желтоватого домишки. Тогда я и поведал ей про костер, который вы развели как-то у нас во дворе. Я внимательно слушал ее, но знал, что дело не в тебе, Сотников. И довольно скоро вычислил Дэна. Дэна Забродина. Специально ходил в вашу редакцию посмотреть на него – и удивлялся: маленький, головастый, физия, правда, ничего, но куда до меня, спортсмена и плейбоя!

Легче мне от этого не стало. Я всегда знал, что не может любовь принадлежать одному человеку. Мука в том, что сам я принадлежал любви. Следил за Анжелиной радостью, и хотел сохранить ее беззащитное сердце, и одновременно хотел убить ее, чтобы покончить все разом. И то и другое удушало меня своей невозможностью. А потом, этой зимой, – в ней вдруг словно выключили невидимую лампочку. Жизнь «придонной» Москвы разом перестала интересовать ее. Она перестала закрываться от меня в кухне с мобильником, исчезать по вечерам и на выходные.

И все это, все это я мог бы пережить. Пережить, зная, что все равно никого, кроме меня, с ней рядом нет. Но случилось страшное: она перестала быть самой собой. Сука-любовь выкрала ее душу. Анжелка сгорбилась, потемнела, походка ее стала неуверенной, она шла теперь так, словно приволакивала непослушные ноги. И глаза её, беззащитные детские глаза, будто ослепли. Живое улыбчивое детство ушло из них – и глаз на ее лице не стало. Моя любимая превратилась в потаскушку, усталую дешевую шлюху. Как раз такую, каких я особенно любил в своё время мешать с грязью.

И наша жизнь кончилась.

Кончилась сука-любовь.

И теперь я просто не могу «уйти» раньше ее. Я знаю, она жива. В нашей квартире я остался один. Я прощупал ходы назад, к братве, и узнал, что Стас погиб, и все думают, как удачно я все подстроил, если выжил. Выяснил, что все его бумаги сгорели, так что и в этом с меня взятки гладки. Эх, брателлы, знали бы вы, как мне на это наплевать! Я снова вернулся к старому. Жаль, бригада наша распалась. Но я тут же сколотил другую. Бабла у меня на все хватает. Баб я теперь видеть не могу, ничего особо не надо, так что заначка растет. Недавно Анжелка опять появилась. Плакала, что убила его, Деньку Забродина. Что подбросила к телу волыну с твоими инициалами, хотела, чтоб на тебя подумали. Анжелку я жалею. На тебя бы и подумали, да уж больно въедливый и недоверчивый этот Коротков, скотина! Вот и пришлось брать тебя, получать твое «чистосердечное» и отправлять его начальству, чтоб быстрей дело закрыли.