Юлия Вертела - Черный шар

– Самое поразительное, что почти весь класс написал о своей несомненной готовности к подвигу и к тому, чтобы мужественно встретить мучения и смерть, даже те, кто в школьных коридорах слыли безнадежными трусами.

– А с чего ты взяла, что подвиги – покорение вершин или падение на амбразуру – перевешивают то, что происходит в твоей жизни? Кто взвесит и на каких весах?

– Пойми, я разочаровываюсь не в жизни, а в себе. Раньше мне казалось, что можно в любой момент начать все с чистого листа, и однажды мне это удалось… – она съежилась. – Но больше я не смогу. У меня нет сил сопротивляться беде, она пожирает меня, и достаточно малейшего толчка, чтобы погибнуть.

– Ну, брось ты, это просто усталость, – буркнул Нил. – Тебе надо почаще отвлекаться и не зацикливаться на своих проблемах. Предлагаю скрашивать унылые вечера вином и разговорами, – Нил искоса поглядывал на соседку, ожидая ее реакции.

– Где набрать вина на все унылые вечера?

– Это уж моя забота, кто ищет, тот всегда найдет.

– А что скажут соседи?

– Ты хоть раз слышала, чтоб они сказали что-нибудь умное? Вот и успокойся, – благостно потянувшись, мужчина с гордостью осмотрел стройный ряд пустых бутылок, служивший ему камертоном.

“Приятно осознавать, что вечер не пропал даром”.

Христос воскресе!

В первых числах апреля, за несколько дней до Пасхи, продолжая оставаться в состоянии идейных исканий, Адольф отправился на Московский вокзал встречать старушку-мать, с которой не виделся пять лет.

Синеглазую старушонку поселили по-родственному, у Кати в комнате. А та была даже рада общению с новым человеком. Баба Дуня, несмотря на свои восемьдесят два года, отличалась необычайной живостью и остротой ума. Больше всего она любила рассказывать родословную семьи, обстоятельно, с подробностями, и при этом непременно что-то делала – вязала крючком, месила тесто или вышивала крестиком.

В первый же вечер за чаем Авдотья Алексеевна поведала Кате, что Варвара, бабушка Адольфа, работала служанкой в поместье графа Толстого, Льва Николаевича, а ее муж Яков служил конюхом. С особым вдохновением баба Дуня пересказывала слухи о романе своей матери с писателем, подлинность которого, впрочем, весьма сомнительна. Однако точно известно, будто Лев Николаевич подарил приглянувшейся Варваре отрез дорогой ткани на платье. И до сих пор баба Дуня хранит кусок той материи в сундуке как реликвию.

Катя, широко раскрыв глаза, слушала рассказчицу, пережившую войны и смерти, безвластие и безграничную власть. Ее монологи о судьбах многочисленных братьев, сестер и прочих родственников завораживали, как сказки Шехерезады. Но баба Дуня жила не только воспоминаниями, она охотно комментировала политику Горбачева, цены на продукты и международную обстановку.

Про Машину болезнь в целях конспирации бабушке не сообщили. Ирина строго-настрого запретила Кате плакаться в жилетку, так что перед Авдотьей Алексеевной разыгрывали сцены из жизни счастливого семейства.

Впрочем, бабушка, скорее всего, и не поняла бы, о чем речь. Девочка как девочка, и что пристали к ребенку? Ну, не берет игрушки в руки, много плачет, так это бывает – малая еще. Старушка знала другие проблемы – война, голод, а когда ребенок сыт, все остальное – не так уж важно. Баба Дуня была стопроцентно жизнеутверждающим элементом.

На Пасху все Тумановы собрались у Кати на Староневском.

Куличи Авдотья Алексеевна освятила накануне, и теперь они красовались на столе в окружении разноцветных яиц. Катя привыкла вместо кулича покупать в булочной кекс “Весенний”, но разве мог он идти хоть в какое-то сравнение с тем произведением, что сотворила баба Дуня! Сделала она и пасху творожную с цукатами и ванилью. Испекла заварные бабы с изюмом и лимоном. И во все непременно добавляла ароматные специи.

Ирина загодя раздобыла к праздничному столу продукты, кое-что на рынке, кое-что на предприятии, где работала. В ее сумке был и набор дорогих конфет, и бок осетра, и разные мясные копчености. Катя расставляла на белой скатерти винегретик, селедочку, квашеную капусту и другую постно-бесталонную снедь.

Авдотья, повязавши голову праздничным платком, суетилась больше всех. Она не спускала глаз с младшего сына Адиньки, а Ирина пожирала глазами свое единственное чадо.

Илья, с утра не отпущенный в институт, томился в семейном кругу. Чтобы хоть как-то скрасить пребывание среди родственников, он то и дело прикладывался к графину с водочкой.