Юлия Вертела - Черный шар

– Ты о Гулом?

– Ну, это само собой. А еще в нашем подъезде живет чудик на пятом этаже, видела?

– Не-а.

– Бывший физик, он сошел с ума, пытаясь понять бесконечность Вселенной.

– Я его зауважала.

– Теперь бедняга ходит, опустив голову, смотрит себе под ноги и что-то бормочет. Но когда я встречаюсь с ним взглядом, о-о-о, я вижу в его глазах нечто такое, – Нил торжественно взмахнул рукою, – будто он и в самом деле понял бесконечность. Это бесследно не проходит… Бедный малый, лучше бы он пил, это меньше вредит здоровью и больше приближает к пониманию мироздания. – Нил налил еще по чуть-чуть себе и Кате. – Если примешь стопочку, жизнь на других планетах становится ближе и понятней. Я ведь в отличие от большинства ученых еще в детстве знал, что во Вселенной полно жизни, всякой и разной. Только с возрастом пропало желание знакомиться с ней, теперь она мне кажется не лучше земной, – Нил многозначительно подмигнул Кате. – Нет рая нигде, где есть живые существа.

Катя разомлела от вина, и ее потянуло на лирику:

– Я не думаю о космосе, а небо люблю городское, лоскутное. Маленькой, когда родители пропадали на работе, а присматривавший за мной брат – в дворовой компании, я часто оставалась дома одна. Вечерами бывало страшновато, тогда я забиралась на подоконник и смотрела на кусочек неба, зажатый между соседними крышами. Закутавшись в шаль, я часами сидела, уткнувшись в стекло. Потом мы переехали, неба за окном стало больше, а привычка сидеть на подоконнике осталась, позже к ней присоединилась привычка сочинять.

– Ты пишешь?

– Я фантазирую. Записанные стихи как сны, рассказанные с утра. Вроде похоже, но совсем не то, что снилось ночью. Они не нравятся мне.

– В молодости я хотел писать фантастику, – с сожалением в голосе признался Нил.

– Почему ты говоришь о молодости в прошедшем? – изумилась Катя. – Тебе ведь тридцать с небольшим?

– Знание некоторых вещей добавляет возраста даже при полном отсутствии морщин. Лицо вообще вещь малозначительная.

– Женщины так не считают, – удивилась Катя.

– Мое лицо мне не более знакомо, чем любое другое, я не узнал бы себя в толпе, – Нил положил Кате голову на колени, они полулежали в окружении книг и бутылок, перекошенных косяков и кривых зеркал. – Со снами у меня все ровно наоборот. Я часто выдаю их за воспоминания и не представляю без них прожитых лет. Они для меня неподдельны, как фотоснимки, и не менее реальны, чем тело.

Катя задумалась над мыслью, ускользающей в винных парах:

– Интересно, если умрешь во сне, сон оборвется или будет длиться вечно?

– Мой четырехлетний племянник считает, что люди и вовсе не умирают, они становятся то маленькими, то большими. Иногда он мечтательно вспоминает: “Когда я был большим, я ловил в океане акулу”, или говорит маме: “Когда ты станешь маленькой, я буду носить тебя на руках и куплю тебе…” – и дальше обещает ей что-то в зависимости от настроения. Я ему верю.

– Зря ты не стал писать.

– Еще успею.

– А я боюсь ничего не успеть, – Катя махнула рукой, опрокинув стакан. Вино тут же всосалось в яму под ковром. – Один мой друг упрекал меня еще лет пять назад: “Ты не умеешь рисковать. Хочешь, скажу, что с тобой будет дальше? Учеба, замужество, дети, все как у всех, ничего выдающегося”.

– Честно говоря, не так уж сложно предсказать судьбу девушки, – пробормотал Нил, вытирая пыль с последней заветной бутылочки, купленной по случаю без талонов в буфете Дома ученых.

– Я часто думаю, что все сложилось в моей жизни, как он говорил. Он был гонщиком, разбился на мотоцикле, – лицо у Кати сделалось виноватым. – Но ведь способность к свершениям дана не каждому, я никогда не была сильной. Помнишь, в школе изучали подвиги школьников – героев Великой Отечественной?

– Ну, как не помнить! Валя Котик, Марат Казей…

– После изучения нам предлагалось в классе написать сочинение на тему “Что бы я сделал на месте Зои Космодемьянской?”. И понимаешь, всякий раз, когда я представляла себя на ее месте, то не сомневалась, что, как только фашисты начнут меня пытать, я тут же выложу им все военные тайны. Не в силах придумать иное, я прогуляла день, когда писали сочинение.

– Бедный ребенок, – вздохнул Нил.

– После я оправдывала себя тем, что ведь кто-то же вершил свой тихий подвиг в тылу.

– Ну, а остальные? Остальные что написали? – язык Нила уже заплетался. Почав третью бутыль, он решил, что пора остановиться и оставить чего-нибудь на завтра, чтобы вид пустого сосуда не вызывал у него нездоровую угрюмость…