Юлия Вертела - Черный шар

Сердце растревоженной женщины испугано замерло: “Слишком поздно”, взгляд с другой стороны ответил: “Все неважно, кроме Света, который молчаливо присутствует между нами”.

И тайна распахнулась для двоих, как общая душа. Ни словом не обмолвившись о главном, они болтали сразу обо всем. И была в этих разговорах ненасытная торопливость, словно стояли они на вокзале в ожидании поезда, который вот-вот их разлучит.

Нил рассказал о своем распавшемся браке, она – о своем… Повеселевшие и ожившие, они сидели вокруг незамысловатой трапезы на стареньком ковре, прикрывавшем неприглядные тоннели в перекрытиях и крысоловки. Катя согласилась взглянуть на них только после того, как узнала, что в последние дни там ни одного зверя не побывало.

На широком подоконнике, служившем столом, вперемежку с книгами стояли стандартные сосуды с этикетками “Херес”. Но хозяин комнаты подливал в стакан не из них, а из пузатой португальской бутыли, в которую неизменно перетаривал все свои алкогольные запасы.

– Ее элементарно приятнее держать в руке, – объяснял Нил, блаженно растянувшийся на перекошенном полу.

– Не понимаю, – Катя с досадой сжала кулаки, – почему мы так часто ошибаемся?

– Это тебе только кажется. Гораздо чаще мы поступаем безошибочно – переходим дорогу на зеленый свет, ложку мимо рта не проносим и так далее.

– Но ведь должно же быть какое-то чутье на западню?

– Во всяком случае, мои крысы лишены его напрочь.

– Они похожи на меня. Ты видишь, я попала в семью мужа, как в большую мышеловку, и даже трудно передать, как больно мне прищемили лапы. Странности в их квартире были для меня хуже твоих лабиринтов под ковром. Вспомнить хотя бы мерзкого обезьяныша.

– Какого? – встрепенулся Нил.

– Игрушечного, он жил у них с детства Ильи.

– Игрушечный и жил, это уже забавно.

– Скорей ужасно. Ирина привезла его из Риги лет пятнадцать назад, потому что горилленыш чем-то походил на Адольфа.

– Ну, знаешь, – со смешком заметил Нил, – в лице Адольфа в самом деле есть нечто обезьянье – низкий лоб, глубоко посаженные глаза, но чтобы… – он продолжал хихикать.

– Когда зверушку купили, она была юной и жизнерадостной, со слов Ирины, конечно. А сейчас шерсть завалялась, закаталась, повылезла, так ведь и Адольф постарел. Ирина сажает обезьяну за стол обедать, разговаривает с ней, и самое неприятное, что это не похоже на игру. Я и сама не прочь потискать плюшевого медвежонка, но тут другое… И потом, эта отвратительная пластичность его лица…

– Не лица, а морды, – поправил Нил.

– Так вот, морда у этой зверюги из какой-то упругой ткани. Нажмешь с одной стороны – он вроде улыбается, с другой надавишь – выражение становится свирепым. В руках Ирины Людвиг как будто оживает.

– Как я сразу не догадался, что у твари должно быть имя!

– А ты как думал! И имя, и одежда, и постель в спальне.

– Классный парень, а в туалет он случайно не ходил?

– Сам – нет.

– А большой он?

– Как ребенок, наверное, размером с годовалого.

– А ты не думала, что, может, несчастные кого-то потеряли в молодости и на этой почве у них крыша едет?

– Они всегда твердили, что еще один ребенок был бы для них обременителен. Хотя внука Ирина ждала с нетерпением. И так неприятно смотрела на мой живот, словно это ее собственность. Мне кажется, свекровь бы с удовольствием во мне, как в инкубаторе, вынашивала не только своих потомков, но и мысли, идеи, желания.

Нил встал и перелил в опустевшую бутыль еще один “Херес”.

– А что же, свекор-демократ тоже любит куклу-двойника? – полюбопытствовал он.

– Возможно, Адольф просто прикалывается над ними, но кто его знает. Вечерами он спрашивал Ирину, как провел день их обезьяний сын, не скучал ли он, прослушал ли сводку новостей и прогноз погоды. Такие шуточки граничат с помешательством, так что мне трудно было разобраться в их семейных отношениях. Лично я всегда терпеть не могла обезьянью морду.

– Адольфа?

– Нет, Людвига. А впрочем, и Адольфа тоже… – рассмеялась Катя. – Пошлем их всех подальше. Иногда хочется, чтоб некоторые слои памяти поглотила амнезия.

– Могу предложить временную – присоединяйся, хлопнем по рюмочке? – Нил достал Кате второй сомнительной чистоты стакан и щедро плеснул в него вина.

– Что ты, я не пью, – она замотала головой и тут же отхлебнула.

“Вот она, женская логика!” – подумал Нил.

– А я разве пью? – он слегка покосился на сетку с пустыми бутылками в углу. – Этот “Херес” прекрасно поднимает настроение – и никаких обезьян, тем более – в нашем климате им хана! Кругом полно сумасшедших и с человеческими лицами.