Елена Чарник - Двадцать четыре месяца

Для школьной солидности Маша отрастила длинные волосы. Они оба думали, что он не справится с ее причесыванием, и заранее договорились связывать волосы резинкой в хвост. Но Саша легко освоил технику плетения кос, закручивания из них узлов.

Два раза Саше пришлось взять Машу с собой в студию. Вела она себя тихо и послушно, присматривалась к нему во время работы: он делал постановочные фото к “психологическим” рубрикам и статье об офисных конфликтах. Как и тогда, когда он водил Машу на раскопки, нашлись люди, намечавшие Машину будущую карьеру, на этот раз – карьеру модели. Маша повертела головой из стороны в сторону и пересела на другой стул, туда, где ее было меньше видно. Снимая очередные туфли-юбки, Саша предложил дочери сделать несколько кадров самой. И у нее неплохо получилось. Саша “затерял” один ее снимок среди своих, предложенных в номер, ее снимок прошел. Соседи не проявлялись, Саша смотрел на них с благодарностью. Чуть больше, чем через неделю, они сели в поезд, идущий на юг.

По секрету от Машиной мамы он взял билеты на верхнюю и нижнюю полку вместо двух нижних. Его уговорила на это Маша, он согласился с условием, что на ночь постелет ей все-таки на нижней. Днем Маша наверху наслаждалась своим атласом животных, а он смотрел в окна с двух сторон вагона: то в одно, то в другое. В местах, которые они проезжали, было намного теплее, деревья начали уже наполняться каждое своим цветом после того, как всю зиму простояли одинаково черными. Поверхность земли, то ровная, то холмистая, тоже окрашивалась жухлой травой, глиной, разными оттенками песка, на полях – черным с пятнами снега. Возвращение цвета обнадеживало его. Он лег почитать и случайно уснул, но проснулся еще днем. Поезд стоял на неизвестной и, похоже, незапланированной станции. Лежа он хорошо видел крышу вокзала. На краю крыши сидели голуби, по одному они подходили к краю крыши и слетали с нее в небо. Было похоже на пляж. Он вспомнил про Машу, испугался, что не присматривал за ней, пока спал, встал посмотреть на нее. Маша тоже спала на верхней полке с раскрытым атласом на животе. “Видела бы ее мама”, – подумал Саша.

В родном городе было уже совсем тепло, жарко. Они стояли на платформе, как дураки, в зимних куртках, как бродяги, надевающие на себя в любую погоду всю имеющуюся одежду. По платформе к ним бежала, опаздывая, Машина мама.

Он провел несколько дней в квартире жены – его квартира сдавалась, в ней кто-то жил. Он был на подъеме из-за возможности побыть еще немного с Машей, от того, что вдыхал воздух, знакомый на вкус, слышал прибой. Сходил взглянуть на свой тополь. С улицы тополь был неузнаваем, как человек, которого вы никогда не видели со спины, скажем – диктор новостей. Саша знал тополь только в лицо, которое, по его представлениям, находилось напротив его окон, на уровне третьего этажа. Встреча не состоялась. Потом он уехал.

***

На работе он застал “реформы”. Руководство осознало, что работа с фотографами организована неправильно, не “по образцам”, то есть фотографы состоят в штате редакции, как это бывает в газетах, а глянец, он должен сотрудничать с фотоагентством, приглашая нужного фотографа для оформления номера. Но работой своих фотографов (их было уже трое) редакция была довольна, подходящее агентство искать поленились и открыли свое агентство, приняв туда на работу существующих трех фотографов, включая Сашу. Агентство вроде бы не имело отношения к редакции, но принадлежало владельцам издательства. Когда правильные вассальные отношения были установлены, выяснилось, что фотографы потеряли в зарплате за счет необходимо возникшей ставки директора агентства, но приобрели в статусе: текст, напечатанный на их визитках, предполагал теперь большее разнообразие заказов, признание за ними права на некие “свободные художества”. Такой поворот натолкнул Сашу на мысль стать на самом деле (ради Маши) фотографом. Он стал покупать профессиональные фотожурналы, оценивать качество опубликованных работ, рассылать свои работы устроителям фотовыставок. И попозже, примерно в мае, он принял участие в какой-то выставке в Варшаве. Сам туда не поехал, поленился съездить на родину, добыть визу, но ему прислали каталог, где были обозначены в мелких квадратиках его работы и напечатана его фамилия.

Ему, съездившему домой на юг, смешно было слышать слово “весна” по отношению к тому, что происходило на местных улицах. Это было скорее слово поддержки, которое горожане произносили в утешение себе и друг другу. Особенно усердствовали в ободряющих текстах телевизионщики, как им и положено: прогноз погоды включался в одно целое со всеми остальными неприятностями и неполадками в стране, по поводу которых телевидение выступало главным утешителем населения. Он запомнил один уличный опрос, показанный в конце местных новостей, в котором красивые девушки останавливались у микрофона и под сизым небом, на фоне, без единого листочка, деревьев говорили о том, как они рады весне и как у них все хорошо в личной жизни.