Александр Цыганков: Зачарованный свет

И что ни говори, но есть в природе язычества некая Неразгаданная Тайна. Как в детстве: в темной комнате обязательно кто-нибудь да прячется, а в полной тишине что-то странное творится. И это не шутки! Вот яркий пример из старинной русской жизни: “Тогда убит бысть князь Бабич, не на суйме, но притчею некою”. Отчего погибает князь Бабич? Не в битве от меча пал, но гибнет – по воле какой-то нелегкой нечистой силы – по случайности. Это из века былинного, а вот свидетельство из второй половины двадцатого века. И к этому времени слово “притча” смысла не изменило, но прозвучало иначе: “Что за притка сталась?” Однажды приехал пионер в деревню погостить, услышал такое выражение и немедленно закричал, поправляя взрослого человека: “Плитка! А не притка!” Старики засмеялись, и я понял, что слова разные. Мне сказали, что повторять не надо, и ничего объяснять не стали. “Чего доброго, еще в школе скажет”. И что такое притки, я узнал, будучи уже очень взрослым. А ведь были и есть еще – кикиморы, потерчата, невидимки, анчутки, полудницы, шутовки, огневицы, болотницы, навии, берегуши, злыдни и целый сонм других. Многодетными семьями обзавелись Водяной, Полевой и Леший. О Домовом и говорить нечего, полдеревни родни. У него еще и двойник за перегородкой живет – Батанушка, неведомо, когда появился. Есть образы новые фольклорные. Есть и очень древние: диды, мары, вилы… Все в русском и в других славянских языках.

Например, имя древнего мифологического существа, имеющего в нашей литературе прямо-таки звездную славу, закрепилось в украинской поговорке: “Щоб на тебе Див прийшов!” Но от поэзии не осталось ничего. Разрыв-трава долго цвет не держит.

И в “Слове” прозвания незнаемой нами нечисти использованы не более чем для украшения поэтического текста. Автор мог делать такие вставки либо по привычке, с которой трудно бороться, либо сознательно, понимая, что даже названия языческих божеств и невиданных зверей вскоре будут забыты. Даже Боян вещий только оборотнем не назван. Зато довольно комплиментарно “Велесовъ внуче” сравнивается и с серым волком “по земли”, и с сизым орлом “подъ облакы”. В русской литературе ни об одном певце, кроме Бояна, не говорится как о волке: “рыщя въ тропу Трояню чресъ поля на горы”. Но это и есть наука великая! Как в былине о Всеславьевиче: “Поучился Волх ко премудростям: обвертываться ясным соколом, обвертываться серым волком, обвертываться гнедым туром…” Венцом последней премудрости – Золотые Рога.

7. Дунай, Боян и “Слово”

Для нашего слуха древнеславянские имена звучат как имена божеств и в некоторых случаях созвучны: Бож, Лада, Волос, Род, Видевит, Зев, Позвизд, Самовит, Пан, Радигаст, Ярун, Рогволод и многие другие, как и помянутый выше “Троюн”. Древнейших богов прочитывают в былинных персонажах: Вольга, Микула, Дунай. В первом предполагается божество охоты, во втором – бог земледелия. С Дунаем так ничего и не решили, да и славянское ли это слово?

В литературном обиходе мы имеем богатыря киевского цикла по имени Дунай. В былине две сюжетные линии. И все понятно, когда герой добывает невесту для князя Владимира. Мотив распространенный. Но “женитьба” самого Дуная на полянице удалой кончается трагической развязкой. В каличьем “эпосе” есть и такие реалии: “Подносили к нему чару зелена вина, то не малую стопу – полтора ведра…” После чего всем богатырям богатырь “тихия Дунаюшко Иванович” совершает тяжкие и особо тяжкие преступления и – убивает самого себя. Ох! Не богатырский это поступок! Но все-таки подвиг, за коим скрывается деяние божества, а не героя. Из крови Дуная и Настасьи протекли две “неслиянные” реки. Причем первая – Настасьина река. Откуда она течет и в какое море впадает? Загадка.

Вторая река не забыта восточными славянами уже вдалеке от нее – в Древней Руси. Для автора “Слова о полку Игореве” Дунай ближе, чем другие великие русские реки. На Дунае слышится голос Ярославны. Непонятный для славянского слуха Днепр назван вторым именем – Словутич, который “пробил каменные горы” и течет через землю вражескую – половецкую. Мольбы Ярославны обращены к Днепру (“Принеси, господине, милого ко мне…”), но в Заклинании она поминает Дунай (“Полечу я по Дунаю…”), откуда и ведут свой зачарованный счет Трояновы века. Проход к Дунаю затворил от венгров ее могущественный отец – Ярослав Владимирович, князь Галицкий. И наконец, на Дунае девицы поют, радуясь тому, как по возвращении из плена “Игорь едет по Боричеву! к Святой Богородице”.