Бацилла взбрыкивала иногда так, будто внезапно вспоминала домутационное генетическое прошлое. Вот Ханс оторвал где-то двадцать марок, резко почувствовал себя богачом и, против обыкновения, вдруг закутил открыто, как когда-то отец. Присел к знакомым в уличном кафе, купил пива на всех, и его понесло! Расхвастался, как перед верной Урсулой, о своем доме, о бассейне, о жирных, бесчисленных кроликах, о любви подружек. В этот безрассудный угар богачества тут же вписался другой артист, с бациллой алкоголизма, и произошло невероятное: он выманил взаймы пять марок! И всегда берущая рука Ханса дала! Кругом было слишком много публики. Ханс не смог в мгновенье ока вывернуться из одной роли в другую и разом обнищать на глазах у всех. Он отдал деньги! Он небрежно держал их на виду, в тощеньком портмоне рядом с кружкой! Он отдал, и пять марок пропали навеки! Артист понял артиста: деньги ушли! Он отдал их своей собственной рукой!
Ханс тихо скулил в подушку. Новая тоже постанывала во сне. Она провела вечер за подсчетами, из которых прояснилось, что как ни призывает ее Ханс к жесткой экономии, а выходит, что она его кормит. Оба обманутых спали хлипким, обиженным сном, и никакой любви не было.
Каждая Новая наталкивалась на ребус: где деньги Ханса? Если отбросить всякие жирные запятые вроде оплаты давних похорон родителей… Если извлечь суть из очевидных знаков того, что Ханс работает и, стало быть, получает зарплату… Если не вдаваться в смысл живописных картинок Ханса на тему когда-то украденного у него ковра и не поверить, что Ханса на каждом шагу обжуливают… Если просто взять и посчитать, то… Где деньги? Каждая Новая настаивала поровну вкладываться в покупку еды и вести тетрадку доходов-расходов. Все Новые, как сговорились, призывали к этой тетрадке.
Лицо Ханса погружалось в выражение мировой скорби: наступала кульминация пьесы, главный перелом. Голос Ханса становился властно-домовладельческим, надсаженным тяжелыми хозяйственными обязанностями, разными платежами и заботами, о которых беспечная Новая, не домовладелица конечно, и понятия не имеет. Он тщательно разравнивал ножом пласты маргарина на ломтях хлеба. Прихлебывал жидкий кофе и угрюмо говорил, как пел, долгий монолог о своих ежедневных стараниях сделать их общий с Новой дом все лучше. Обреченно и горько сетовал, что нет уже доверия меж людьми и честному слову не верят. Напоминал, что не выпивает, даже не курит. И переходил в атаку. А почему он, хозяин дома и честный человек, должен давать кому-то отчет в его собственных деньгах? Кто у кого, в конце концов, живет и всем пользуется?
Ни одной Новой не удалось ни завести тетрадку, ни вырвать у Ханса какого-либо ясного ответа. Их завтраки и ужины могли развить патологическую мечтательность: на столе были иногда только хлеб, кофе и маргарин. Как после войны. Иная Новая, не в силах противостоять Хансу, так экономила, что наедалась с запасом в столовой на работе и прятала ветчинные и сырные бутерброды в сене сарая. Раздав корм кроликам, и сама ела тут же, у клеток, быстро жуя и глядя то на столб мошек, толкущих в вечернем воздухе свою насекомую суету, то на быстро грызущих зверьков. Она все-таки на что-то надеялась.
Ханс, отразив натиск Новой насчет тетрадки, ел все, что Бог послал. Оба ели ужин молча, думая о своем, а может, об одном и том же. Иногда подруга переставала жевать и пусто глядела перед собой. Ее посещала романтическая иллюзия, она же последняя попытка разгадать ребус.
– Он копит! На что-то крупное! Не говорит, хочет сделать сюрприз!
И новенький “Трабант” с двумя счастливыми спутниками на борту начинал крутить свои колесики куда-нибудь в курортное местечко, к настоящему лазурному бассейну, под тент столика с жирными пирожными, румяным кухеном и рюмочками яичного ликера. Новая сглатывала слюну и видела перед собой Ханса: маленького, худого, изработавшегося, с куском хлеба у рта. Сердце ее выныривало из мрака непонимания. Ханс острым глазом замечал изменения в лице подруги: Новая придумала себе надежду. Всем им хочется жить в его доме даром.
Если б Новая могла заглянуть за кулису! Если б могла попасть в подвал и выяснить, что там появилось, совпав с ее приходом на роль хозяйки! Она увидела бы рулоны шпагата и яркие упаковки с удобрениями и ядами. Комплекты больших мешков и – мешочков маленьких. Мотки толстых и тонких веревок. Метелки, совки и щетки. Грабли и грабельки. Пилы, ножовки, рубанки, топоры и топорики. Безмены, вилы, садовые ножницы. Стопы ведер разных емкостей. Ящики, бадейки и ковшики. Складные полочки и стремянки. Плетеные корзинки. Уютные мышеловки. Десятки складных метров. Банки с краской. Гаечные ключи всех калибров в нераспечатанных упаковках. Пакетики и коробочки с гвоздями, болтами, шурупами и винтами. Молотки, плоскогубцы, щипцы, державки, скобы, зажимы…
Читать дальше