Геннадий Авраменко - Уходили из дома

— Ну чё, Боб, не иначе, мы нашли мангупские сокровища! — ржали мы.

— Подождите! — не сдавался разгоряченный Боб. — Вот, я еще что-то нашел!

И достал забитый землей ботинок.

На этом раскопки было решено прекратить ввиду их явной бесперспективности. К тому же неожиданно прибыл летучий отряд урлы из Залесного в количестве трех человек. Ввязываться в драку мы благоразумно не стали, побить-то побили бы их, но людям здесь жить еще, придут потом всей деревней, и всем настанет апокалипсис. К тому же гопники настолько охренели от нашего вида — я в банках и с костью, негр Доброволец и перемазанные в земле Боб с Юлькой, — что всего лишь отобрали у меня можжевеловый посох и ушли дальше — искать какого-то хиппа, якобы упершего у них вещи. Под их описание никто из мангупцев не попадал, так что мы дергаться не стали. Да, одного из урелов я признал. Именно этот великовозрастный придурок на велике подкатил к нам в прошлом году, он и начал заваруху, в которой нас с Солидолом побили. Он в той же дурацкой кепке с надписью «Валера». Мы осторожно пошли за ними. На Кухне они посидели, походили и свалили, к счастью. Герлы, там живущие, а больше всех Натаха Сладкоежка, стреманулись страшно, в мгновение ока собрали шмотники и мигрировали на Новую Кухню, справедливо опасаясь, что гопота может ночью вернуться. Мы их проводили и снова завалились к Добровольцу, наварили хавчика, поиграли на гитаре, попели. Стояла чудная и ясная ночь. Середина августа, начались метеоритные дожди. Красота необыкновенная, желания загадывать не успеваешь — столько ярких полосок вспыхивает в секунду. Чего загадывал? Да чушь обычную, романтическую... Чтоб Мангуп отдали честным хиппи, чтоб остаться здесь навсегда, завести хозяйство — огороды там, животину всякую. Жить в мире, любви и согласии, оазисом благоразумия в сошедшей с ума стране...

Продрых сегодня долго, аж до одиннадцати, даже несмотря на адскую жару. Оглядел себя в зеркало и понял, что в самом преддверии девятнадцатилетия надо окончательно решать, бородатый я или выбритый. Растительность на лице — видимо, от питательной крымской среды — вымахала, как весенняя трава на компосте. Принял строгое решение — брить. В шмотнике разыскал забытый одноразовый станок, намылил физиономию и, щурясь от солнечных зайчиков в зеркале, сбрил и бороду, и усы. Весь перерезался, но стало легче, комфортнее и свежее. Помылся весь, даже воду греть не стал — я ж мужик, раз борода растет, ха-ха. Постирал хайр, собрал травы, упаковал кое-что. Завтра поеду в Симферополь отправлять посылки.

Вечер был почти точной копией вчерашнего — снова пели, пили чай, курили. Думали зарю встретить, но я свалил — вставать же рано.

К девчонкам керченским сегодня снова гости из Новоульяновка приходили. Принесли пива, травы и картофельного пюре. Надо признать, что картошка порадовала меня больше всего. Траву видеть уже не могу. Ленка на Янку дуется, говорит, что она возвращается к тому же, от чего бежала из своей Керчи, — к пьянству и блядству то есть. Новоульяновские, впрочем, нормальные парни, кажется, — не гопники уж точно.

А, сегодня еще Монах с Сашкой приехали. У них тоже посидел, попил чаю с конфетами и пряниками, вермишели с тушенкой навернул.

Но это раньше было, до вечера у Добровольца. От него я пошел домой и тут же заснул.

В полдевятого вскочил, быстро собрался и побежал в Симферополь. На плато повстречал Баглая и Веронику. Баглай подарил пакован с травой, который я тут же заныкал, чтобы не тащить с собой в город. Всего за восемь минут скатился по Мужской тропе и почесал в обход Залесного, заодно яблок надербанил. В Танковом по привычке обожрался персиками (сколько же можно?!), с собой набрал немного. У «Сирени» переоделся в цивильное, шорты драные и рубаху снял, надел чистые клеша и рубашку. А то в мангупском виде я по Симфу и трех шагов не пройду — либо менты заберут, либо гопники череп расколют.

На электричку еле успел, замешкался чего-то. Бегу, а ноги ватные, еще и в свои пластмассовые кеды стельки забыл положить. Высунув язык вскочил в вагон и чертыхался потом — поезд стоял минут десять. Одна дверь в вагоне не закрывалась, а народ на станциях все прибывал и прибывал, впихивая свои котомки, потные тела и прочий скарб. Казалось, уже невозможно — нет места, сейчас люди начнут умирать от невыносимой жары и духоты. Но вот, гляди-ка, Бахчисарай, и еще десять крестьян, лихо матерясь, оказываются в вагоне. Жертвой давки стала несчастная бахчисарайская же бабка, которая везла персики на продажу. Через пару минут балансирования бабка выронила ведро в открытую дверь и оставшуюся дорогу орала благим матом. Бабку и ведро жалко, а вот персики — нет. Ненавижу персики.