— Нет-нет!
Я все-таки успела вовремя отпрянуть от трясины. В последнюю минуту.
— Просто у меня хорошие отношения с ее семьей. И меня послали узнать, как она поживает, что новенького…
— Да что уж тут новенького… Все то же самое. — Она пожала плечами. — Теперь она со мной вообще не разговаривает. Или пользуется любым предлогом, чтоб нагрубить.
Я догадалась, что это еще мягко сказано. Передо мной после стольких лет вдруг возникло, словно всплыв из каких-то глубин, перекошенное лицо с расширенными зрачками и чуть ли не с пеной у рта. В ушах звучал хриплый голос, захлебывающийся потоками брани. Постороннему человеку трудно вообразить столь невероятную перемену в таком красивом лице. Внутри вдруг шевельнулся забытый страх.
— Вы пришли ее навестить?
— Нет.
— Передайте ее родне… Она перестала платить за квартиру.
Слова консьержки и, наверно, еще ежедневные поездки в тот квартал, где я сидела с ребенком, заставили меня вдруг ясно увидеть квартиру возле Булонского леса, которую так и не получилось забыть: огромная гостиная с тремя ступеньками, покрытыми плюшем, картина Толи Сунгурова, моя комната, такая же голая, как у девочки… Интересно, как в те времена ей удавалось платить за квартиру?
— Выселить ее будет трудно. Да и потом, она тут своя, ее все знают… У нее даже прозвище есть…
— Какое?
Мне действительно важно было это узнать. А вдруг то же самое, что двадцать лет назад?
— Фальшивая Смерть.
Она сказала это беззлобно, как будто речь шла о ласковом прозвище.
— Иногда смотришь, она вроде совсем помирает, а назавтра выходит бодрая, улыбается или, наоборот, нахамит.
Для меня в этой кличке таился другой смысл. Я ведь считала, что она умерла в Марокко, а она вдруг воскресла где-то на окраине Парижа.
— Давно она тут живет? — спросила я.
— О да! Она здесь гораздо дольше, чем я… Лет шесть точно…
Значит, она поселилась в Венсене, когда я еще жила в Фоссомбронла-Форе. Я вспомнила заброшенный пустырь неподалеку от церкви, поросший травой и густым кустарником. По четвергам мы там играли, соревнуясь, кто дальше заберется в эту чащобу, которую называли Поляна боша. Там нашли каску и полусгнившую гимнастерку, скорее всего брошенные каким-то солдатом в конце войны, но мы все время боялись наткнуться на его скелет. Я не понимала, что значит «бош». Фредерика, женщина, которая знала мою мать и приютила меня в своем доме, куда-то вышла, поэтому я спросила, что такое бош, у ее подруги, брюнетки с бульдожьей челюстью. Вероятно, она подумала, что это слово меня пугает, и хотела успокоить. Она ласково улыбнулась и сказала, что так называют немцев, но ничего страшного тут нет. «Твою маму тоже назвали Немка… В шутку…» Фредерика была недовольна, что ее подруга мне это рассказала, но сама ничего объяснять не стала. Она дружила с моей матерью. Видимо, они познакомились в те годы, когда мать была «балериной». Фамилия Фредерики была Шатийон. В доме в Фоссомброн-ла-Форе всегда толпились ее приятельницы, даже когда ее самой дома не было: Роз-Мари, Жанетта, Мадлен-Луи, еще несколько, не помню, как их звали, и эта, похожая на бульдога, которая тоже знала мою мать, когда та была «балериной», и не любила ее.
— Она одна живет? — спросила я у консьержки.
— Довольно долго к ней ходил мужчина… Он работал с лошадьми, здесь рядом… Брюнет североафриканского типа.
— Он больше не приходит?
— В последнее время нет.
Она уже начала поглядывать на меня подозрительно. Мне вдруг захотелось рассказать ей все. Моя мать приехала в Париж девочкой. Училась в балетной школе. Ее звали Немка. А меня — Маленькое Чудо. Трудно и долго объяснять, особенно стоя у ворот перед этим кирпичным домом.
— Дело в том, что она задолжала мне двести франков…
Я всегда носила деньги при себе, в черной холщовой сумочке на шнурке, обвязанном вокруг талии. Я порылась там. У меня оставались две купюры — сто и пятьдесят франков — и мелочь. Я протянула купюры ей, сказав, что потом занесу остальное.
— Спасибо большое.
Она быстро сунула деньги в карман халата.
Вся ее подозрительность мигом исчезла. Теперь я могла расспрашивать ее сколько угодно про Фальшивую Смерть.
— А насчет квартплаты… Обсудим в следующий раз, когда вы придете.
По правде говоря, приходить я больше не собиралась. Что тут еще узнавать? И зачем?
— Ей несколько раз отключали электричество. А я про себя думала: для нее же лучше. Она пользуется электроодеялом… Это опасно…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу