Прошло, наверное, около двух часов, как я, сменив часового старого караула, поднялся на эту вышку по гремящей зыбкой лестнице. Вышки на жилой зоне были из листового железа, гулкие и темные. Они были четырехметровой высоты.
Тропа наряда, КСП и внутренняя запретка ярко освещены густой цепочкой фонарей, снег под ними отливал глянцевым блеском. На туго натянутых стальных нитях «кактуса» красиво переливался мохнатый иней. В зоне трехэтажные жилые корпуса еще кое-где светились окнами. В них иногда мелькали далекие фигурки людей… Возле одного окна стоял осужденный в белой майке, курил. Временами он поворачивал стриженую голову в глубь комнаты — наверное, с кем-то разговаривал.
Я отвернулся, стараясь не задевать затылком облезлого воротника, перенес отяжелевшие глаза — сначала на тропу наряда, потом — дальше, за маскировочное ограждение. Там в глухой ночи смутно белела пустынная равнина с редкими, кое-где темнеющими кустиками. Острые звезды часто пульсировали над ней, мигала рубиновая точка — самолет.
И в глазах слезящихся вдруг вспыхнули ярко-желтые круги, охватили и — оказались залитым мягким светом, теплым сказочным царством: белые-белые кресла, много-много… а в них утопают тихие светящиеся люди. Они шуршат разноцветными журналами, говорят друг другу что-то приятное, тихо кивают головами… А по пушистой дорожке проплывает легкая, вся такая золотистая девушка — стюардесса. Она наклоняется к сидящим и, овевая их душистым запахом, ласково спрашивает: «Не желаете ли кофе?» И ей отвечают, прижимая руку к груди: «Нет, нет, благодарю вас…» Потом самолет окунается в густую россыпь огней, разворачивается напротив огненных букв: Аэропорт, завывает турбинами… А потом жаркое темное такси, зеленый свет приемника… музыка, за окном сливаются огни, огни, огни… И вот — яркая комната, тоже очень теплая — удивительно теплая! — блеск посуды, что-то вкусно шипит… и вокруг сияют радостные лица… лица… и… и оч-чень… т-тепло-оо…
Бумм! — загудело железо. Это приклад автомата ударил в промерзлую стену — иней посыпался. Я очнулся. Ныла шея, спина, придавленная холодом, не разгибалась. Я стоял, нависал над чернотой пола.
Окна в зоне уже не светились. Здания дрожали в морозном воздухе и казались безжизненными.
Резко, будто прыгая в черную прорубь, я начал приседать. Вышка заколебалась, заходила под ногами — я ломал и ломал напряженное тело, улавливая, как медленно возвращается тепло.
Я приседал, пока не выдохся.
Возвращенное тепло постояло в теле — и начало уходить… Звезды бесстрастно смотрели с высоты, чуть пошевеливаясь. Становилось тихо… «Тихо вокруг»… — шелохнулось в голове и пропало.
И я опять бросал тело в резких движениях, и гудела потревоженная вышка… и опять я стоял, ловил ртом кусочки воздуха…
В глазах желтела пустынная тропа наряда — она тоже дрожала.
…Я застыл в одной позе — руки втиснул в рукава полушубка, голову втянул в плечи, ощущая затылком ледяной ворот, и не шевелился. «Ну когда, когда, когда это кончится?» — корчилась в голове последняя незамерзнувшая мысль…
Потом я начал считать про себя — представлял мелькающие числа… Досчитал до ста и, не поворачивая головы, медленно перенес глаза на тропу наряда, откуда должна была показаться смена. Там было пусто и светло.
Морозный пар густо высеребрил мех воротника возле рта; ресницы отяжелели и не поднимались… Я смотрел в одну точку и в голове опять вставали и уходили дрожащие цифры…
В шапке с внутренней стороны, где расходились зубчики кокарды, лежала сигарета, две спички и кусочек «чиркушки». Курить хотелось давно, но для этого нужно было поднять руку, пошевелиться — даже думать об этом было холодно…
И все-таки я решился. Задержав дыхание, медленно, очень медленно поднял руку и стащил шапку с головы. На голову словно наделся ледяной обруч. Стуча зубами, вытащил сигарету, «чиркушку»… со спичками пришлось повозиться: одна закатилась туда, где проходил шов, и я выковыривал ее пальцем, а мороз кусал голую руку.
Когда спичка вспыхнула в пригоршне, я торопливо сунул зажатую в губах сигарету в зыбкий огонек и… погасил.
Вторую спичку я долго тер об висок, потом начал потихоньку водить ею по кусочку картонки, прижав к стене. Искорка, другая — и задрожал огонек в негнущихся пальцах… я, не дыша, приблизил кончик сигареты и стал втягивать воздух, чтобы притянуть пламя к себе. Вот оно заколебалось и на мгновение приникло к сигарете.
Читать дальше