Оливия Агостини - Ржавчина в крови

Бартоломью Стрит, наш Бенволио, и Алек болтали в стороне, то и дело хохоча, и обсуждали прелести каждой из девушек, пришедших в дом Капулетти.

Китти Родфорд, синьора Капулетти, и её кинематографический супруг, баронет Найл Дарлингтон, пытались приободрить свою «дочь», но Лавиния слушала их рассеянно, её больше занимало, как надеть на шею цепочку с крестом, которую дала ей Реджина, костюмер.

— Ты должна носить его всё время! — посоветовала Реджина. —All the time [63] Всё время (англ.). .

Френсис играл с маской кота, которую наденет перед выходом на съёмочную площадку, и последний раз повторял свои реплики. Я же вновь и вновь объяснял Алену свой взгляд на отношения Тибальта и тётушки, в которых должен сквозить некоторый намёк на инцест.

— You see? [64] Видишь? (англ.). — сказал я, приобнимая его за плечо, как вскоре сделает синьора Капулетти. Он должен отреагировать на это по-мужски, как если бы к нему обратилась женщина, к которой он неравнодушен, а не просто родственница, к тому же старше него.

Ален кивнул, устав от моей настойчивости, ведь мы уже говорили об этом, он всё понял.

Наконец, организовав перемещение статистов, определив, куда двинутся одни, куда другие и в каком месте зала они встретятся, разойдутся, а потом вновь сойдутся, двигаясь одинакового цвета кругами, мы начали снимать первую сцену.

Леда, однако, сразу же покачала головой, пришлось свистнуть и, подняв руки, всё остановить. Не получилось, нужно переснять, так что пусть каждый вернётся туда, где находился минуту назад.

К концу дня хлопушка распахивала свою чёрную пасть по меньшей мере десять раз, и мы сняли почти весь бал, отложив встречу Ромео и Джульетты на следующий день, чтобы не испортить главную сцену всей трагедии.

Просмотрев отснятый материал и определив, что вырезать и что оставить, я мог быть вполне доволен. В целом для начала всё получилось не так плохо, как я ожидал. Фундамент заложен, теперь следовало только строить, строить и строить.

Вернувшись в гостиницу, я попрощался у стойки регистрации с Ледой, догадываясь, что она попросит поменять наволочку, и решил подняться в номер пешком. Мраморные ступени оставались холодными, несмотря на жару, и я на минуту почувствовал, что возвращаюсь к жизни. Скользя рукой по перилам, взглянул наверх, и тут до меня донеслись чьи-то голоса. Я замедлил шаги, остановился, не доходя до площадки четвёртого этажа, и услышал:

— You’re worried, Lavinia [65] Ты тревожишься, Лавиния (англ.). .

Я сразу понял, что говорят Френсис и Лавиния: должно быть, они только что вышли из лифта и остановились в коридоре, не зная, разойтись или подвести итог дня. Я убрал руку с перил и стоял не шелохнувшись: мне было интересно узнать их впечатления.

— I know what is bothering you. It’s the tomorrow’s kiss scene [66] Знаю, что тебя тревожит. Вот это — сцена с поцелуем, что завтра снимаем (англ.). .

Лавиния согласилась, в этом-то как раз вся проблема, её беспокоит, что они должны целоваться перед кинокамерой. Ну да, потому что она не знает, как это получится. А если ей не понравится? Если она наморщит нос, все засмеются, и он, Френни, окажется в неловком положении. Он не должен смеяться сейчас, но она… она ещё никогда никого не целовала и не знает, как это делается!

Я невольно заулыбался, запрокинув голову, и ощутил в душе необыкновенную лёгкость, как будто снова вернулась молодость и впереди ещё столько неизведанного, непережитого… и воображение рисует самые удивительные вещи.

Некоторое время в коридоре стояла тишина, а потом шёпотом заговорил Френсис, он предложил Лавинии помочь. Ей ничего не нужно делать, нужно просто стоять неподвижно, как святые, они же не двигаются, он всё сделает сам. Ему достаточно шагнуть к ней, наклониться и прижать свои губы к её губам, чтобы превратить завтрашний поцелуй в чистое воспоминание о сегодняшнем и освободить её от тягостного неведения.

— Thus from your lips, by mine, your sin is purged, — произнёс он, приблизив Шекспира к реальности, лишь изменив соответствующим образом местоимения. Мои губы лобзаньем сметут след твоего греха.

Я выглянул из-за угла как раз вовремя, чтобы увидеть тот момент, когда Лавиния искупала свой грех, закрыв глаза и безвольно опустив руки.

Френсис отстранился от неё, и я тоже отступил назад, не совсем понимая, взволновала меня сцена, которую я наблюдал, или позабавила, считать ли себя любопытным бесстыдником или же случайным свидетелем. Смешок Лавинии вернул мне спокойствие, игра оказалась забавной.