Оливия Агостини - Ржавчина в крови

— Когда думаешь отправиться туда? — спросил я, медленно, очевидно из-за усталости, произнося слова.

Лучше всего прямо сейчас, ответил Френсис. Было шесть часов летнего вечера, солнце зайдёт не раньше, чем через два часа, можно успеть засветло, а завтра, он понимал, завтра по той или иной причине это может не удастся. Мы скоро вернёмся, заверил он меня.

Я понял, посмотрев поверх его плеча, кого он имеет в виду. Лавиния стояла у колонны и внимательно слушала наш разговор, а мисс Бернс на общем плане, несомненно, сыграет роль, для которой её выбрала Эвелин, — вечно неудобного третьего лишнего.

Я сказал Френсису, что провожу их на кладбище, это недалеко, пусть не беспокоится и переоденется.

— Make haste! [73] Давай поторопись! (англ.). — добавил я и подтолкнул его. И снова отёр лицо платком.

Я расстался с Ледой у главного входа в «Чинечитта», пообещав, что вернусь в гостиницу к восьми часам, мы вместе поужинаем и продумаем план на завтра.

Я подождал, пока все загрузятся в машину, и посмотрел в зеркало на ребят, усевшихся сзади. Руль обжигал, мне казалось, кожа сейчас слезет с рук.

Я включил радио, настроив его на станцию, которая передавала только итальянские песни, просто для того, чтобы они послушали, отчего сходит с ума наша публика, тогда как в Англии всех интересовали «Битлз» и «Роллинг Стоунз».

Мисс Бернс так вздохнула, что даже запотело стекло, а Френсис и Лавиния улыбнулись мне, и, к моему огромному удивлению, я увидел, что они шевелят губами, вторя певцу.

— Но… You know the words! How? [74] Вы знаете слова? Откуда? (англ.). Я потрясён! — воскликнул я, ведь сам не знал слов этой песни и, по правде говоря, совсем не припоминал и мелодию.

Френсис вновь сделался серьёзным только у входа на протестантское кладбище, когда силуэты морских пиний, похожие на приплюснутые шляпы, сменили яркие тёмно-зелёные кипарисы и появились первые надгробия, первые статуи с цветочными венками.

Перед этим жилищем смерти, таким пышным и в то же время строгим, у меня сжалось сердце, и пришлось прислониться к ограде какой-то могилы. Должно быть, это аромат хризантем неожиданно вызвал у меня странное предчувствие: с этим местом, где лежит столько мраморных плит, будут связаны долгие часы моего горя. Но в тот момент рядом со мной стоял Френсис, который обернулся ко мне, вынудив выпрямить спину и притвориться, будто ничего не случилось, и ответить ему улыбкой, тем самым погасив этот проблеск предвидения.

— Ищешь кого-то? — спросил я, чтобы действительность обрела звучание.

Френсис кивнул, сказав, что пришёл навестить старого друга. Одного очень дорогого друга, который и в дождь, и ярким солнечным днём никогда не покидал его. И повёл меня между могильными плитами, как исследователь, рукой, а не мачете сдвигая надгробные венки, направляясь по джунглям смерти к могиле, где похоронен тот, чьё имя написано на воде.

— This grave contains all that was mortal, of a YOUNG ENGLISH POET, who on his death bed, in the bitterness of his heart, at the malicious power of his enemies, desired these words to be engraven on his tombstone: Here lies one whose name was writ in water, — громко прочитал Френсис для всех нас четверых.

В этой могиле лежат останки МОЛОДОГО АНГЛИЙСКОГО ПОЭТА, который на одре смерти с горечью в душе в ответ на злобную силу своих недругов пожелал, чтобы на его могильной плите выбили вот такие слова: ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ ТОТ, ЧЬЁ ИМЯ НАПИСАНО НА ВОДЕ.

Лавиния, склонив голову к плечу, смотрела на слова, высеченные на мраморе, одновременно с любопытством и скорбью и будто хотела прочитать эту надпись на иностранном языке. Но что такое смерть, в конце концов, если не царство, где говорят на иных языках, где нет возможности пообщаться с теми, кто остался на другом берегу реки?

Мисс Бернс даже взглядом не удостоила надгробие Джона Китса, её слишком занимали собственные запылившиеся туфли; она принялась ровнять каблуком гальку на тропинке, чтобы не утопать в ней, наконец, вздохнула и завязала ленту от шляпы под подбородком, опасаясь несуществующего морского бриза, который мог бы прийти ей на помощь, развеяв жару, с рассвета захватившую город.

Но даже лёгкое дуновение ветерка не коснулось в этот день улиц и переулков Рима, не шевельнуло лепестков белых цветов, принесённых посетителями кладбища тем, кто покоится тут. Слеза, скатившаяся по пылающей щеке Френсиса, испарилась, так что не пришлось вытирать её. У него опустились плечи, он обернулся, увидел своё отражение в широко раскрытых глазах Лавинии и крепко сжал руку, которую она протянула ему. Понурив голову, шли они рядом между фигурами ангелов со сложенными крыльями и мавзолеями, пропустив меня и мисс Бернс вперёд и предоставив нам возможность заполнить тишину пустыми рассуждениями. Я заговорил о Фосколо и его лирической поэме Гробницы , об английских кладбищах, где смерть, похоже, не столь страшит, а любовь живых и зелёная трава способны преобразить их в сад, в оазис потустороннего мира.