Новый мир. № 7, 2000

— И я тоже открыл бы! — подхватил Яшка. — А вы почем знаете, может, у этих у двух старушонок собственное дело тоже имеется? Хотя и незарегистрированное. Без лицензии. Вы там в районе проследите. Вопрос интересный! — отметил Яшка.

— Сделаю! — согласился тот, из райцентра. — А пока вот как: ладно уж, ставьте не две, а всего-навсего одну поллитру. На закусочку — сами знаете: огурчики малосольные, помидорчики соленые же, картошечка поджаренная. Ладно и так, когда вы этакие скряги. Вот народ нынче пошел, а? За поллитру удавится! И вот еще: поживее надо. Мы люди занятые.

— Народ нынче такой — сильно испорченный, — согласился Яшка. — Уж кто-кто, а я-то свой народ знаю. Я сам-то кто, как не народ?

— Сказано вам русским языком: нету у нас. Нету и не водится, — повторяет баба Груня.

— Ну, глядите сами. Глядите, не маленькие. Должны понимать, что к чему. — Шапки надели и не попрощавшись молча ушли.

Старушки за стол сели, друг на друга глядят. Тоже молча.

Какое-то время прошло, баба Груня говорит бабе Ане:

— Гляди-ка, баба Аня, они ведь пришлют нам бумагу. Пришлют — тогда что? Ну а поставить им поллитру — тогда что? Тогда они завтра же еще придут. Послезавтра — еще. И конец тем деньгам, которые наш внучек Андрюшенька нам присылает.

— А все Яшка, зверь. Все он!

— Сами же за его и голосовали. «За» голосовали.

— А ты подумай, что они с нами сделали бы, когда мы голосовали бы «против»?

— Бог-то нонче куда глядит?

— У Бога и без нас с тобой делов выше головы. Потому Он и Яшку допустил к власти. Потому Яшку каким-никаким человеком сделал. Или Он не видел, что Яшка и посередь зверей — зверь? Проходимец отчаянный! Не мы одни так думаем, всея деревня так же… Всея как есть.

— Какая нонче «всея деревня»? Десять годов назад было более ста дворов, колхоз был — «Знамя революции», царство ему небесное. Тоже воровали почем здря, но все ж таки не то, что нонче. Нонешних Яшек и вовсе не бывало, обходились без их. Это нонешняя власть без их — ни шагу. А до нас, до народу, власти и дела мало. Вовсе ей нет для народа времени. У их там, наверху, первое дело — выборные кампании, вот как. Ну и еще воровство.

Помолчав, начали снова старухи почем зря костерить Яшку.

Взять хотя бы огороды. Ни одного огорода не было в деревне, чтобы на нем не побывал ночью Яшка. На то он и зовется Огородниковым. Был случай, когда старик Кирюхин выстрелил в него из охотничьего ружья. Ну и что? Тем же днем пришел к нему Яшка. «Еще, — предупредил, — стрелишь — пеняй на себя, я тоже стрелю. Хоть бы и в твое окошко. После ходи доказывай. Может, и вообще ходить тебе уже не придется!»

Но и так сказать — один-два огорода все-таки были, куда Яшка не захаживал. Через два дома от Ани с Груней жили Кирюхины, старик со старухой, а при них кобель по кличке Серый. Он был серым как волк, а злым как собака и всегда голодный. День на цепи, ночь — в своей ограде вольный.

Кирюхины договорились с хозяевами двух огородов с правой стороны и двух с левой (наши старушки тоже в ту четверку угадали) сделать в оградах проходы для Серого, а на ночь ставить какую-никакую, а плошку со щами либо с хлебной коркой, чтобы Серый чуть, а подкормился бы.

Яшка эту кооперацию быстро разгадал. При встрече с хозяином Серого Яшка сказал:

— Теперь уже не Серый будет тебя охранять — ты будешь охранять Серого.

— Ничего! — ответил хозяин. — На кого, на кого, а на Серого я сильно надеюсь: он сам за себя постоит как надо. Ты, Яшенька, как-нибудь днем ко мне заходи, а я тебя Серому представлю: вот этого, мол, при случае потрепи как следует, не забудь! Впрочем сказать, так мой Серый и без представления тебя уже знает.

С тех пор Яшка — веселый и кудреватый — избу Кирюхиных обходил стороной, притом очень серьезным делался.

Баба Аня насчет Яшки говорила с бабой Груней так бойко, как давно-давно уже не говаривала, будто проснулась ото сна, хотя как раз в тот день, с утра раннего, на Груню она была вроде как сердита: зачем Груня за ней ходит столь старательно — пищу готовит, чайник греет, самовар лучиной заправляет? Ну зачем? Из-за этой Груниной старательности баба Аня и прожила на свете цельный век, а нынче не знает, что это такое — век. То ли его в спичечный коробок можно уложить, то ли сквозь игольное ушко пропустить, то ли в большущий и холодный сарай свалить. А лучше бы Груне успокоиться, оставить Аню на день-другой одну, а то и на недельку, баба Аня успела бы за эти дни помереть. Как хорошо! И на себя баба Аня нынче тоже сердилась — зачем долго живет?