Новый мир. № 7, 2000

Вот стихотворение, чья актуальность, кажется, «на все времена». В самом деле: когда у нас в России нет такой «молвы» и когда мы здесь — не «в начале поры безотрадной»? Не упомнить.

А в совсем недавнем стихотворении здесь он вопрошает еще отчетливее:

Конечно, вопрос вопросов. Хотелось бы верить, что настоящая поэзия самим фактом своего существования отвечает на него утешительным для нас образом.

Семен Липкин — серьезный поэт. Кажется, ему и в голову никогда не приходило делать из поэзии баловство. Может быть, его поэзии не хватает чувства юмора. Но сейчас столько поэтов-затейников, что она воспринимается как пронесенная через десятилетия доблесть. Она, повторю, серьезна в самом точном и четком значении этого слова. Никогда она не подмигивает читателю, не ухмыляется, не строит цинических, ставших уже дежурными рож. Вот поэзия, достойная уважения, а в высших проявлениях своих — восхищения. Поэзия ясная, честная и прямая.

Зинаида Миркина. Невидимый собор. О Рильке. Из Рильке. О Цветаевой. Святая Святых. СПб., «Университетская книга», 1999, 271 стр.

Зинаида Миркина. Мои затишья. Избранные стихи. 1994–1998. СПб., «Университетская книга», 1999, 255 стр.

Лучше бы не мешать искусство со святостью — оно размывается под напором превосходящих величин. А у святости свое художество — аскетика. Какая святость без праведности, и какой художник без греха. Жутковатое все-таки видЕние: вконец истерзанный недостижимостью соединения святости и искусства художник сжигает рукописи, призывая кончину и Страшный суд. Искусство сгорело в камине, святость осталась на усмотрение Божие… Искусство не справляется с какими-то последними вещами, уходит в каминный огонь…

Зинаида Миркина — на пересечениях искусства и святости.

«Совершенно святое искусство есть искусство святых. Терпеливых до подвига. Но это вовсе не значит, что пока люди не святы, не должно быть искусства. Искусство растет вместе с Душой. Более того, искусство может быть путем души и даже — по словам китайского поэта — путем к святости. И часто от него невозможно, а потому и грешно требовать сразу всей святости, как от ребенка нельзя требовать силы и ответственности взрослого.

Все на своем месте. От искусства можно требовать только, чтобы оно не уводило в сторону от путей души, чтобы оно шло с душой одним путем»(здесь и далее в цитатах выделено автором. — О. М.).

Автор начинает и продолжает свой «Невидимый собор» страницами о мистике, но подводит его и к святости. То таинственное, о чем пишет Миркина, люди видят с разной степенью ясности и резкости, в разном объеме. Мистику — виднее. Будучи художником, он дает увиденному форму, художественно заостряя увиденное. А молчальнику-святому, если он не причастен к созданию литургического искусства, внешние формы выражения вообще ни к чему (сокровенный сердца человек, по апостолу). Зачем ему наше грешное мирское искусство?.. Есть, конечно, и в русской, и в других традициях святые-художники. Церковно прославленные. Иоанн Дамаскин, Симеон Новый Богослов или Андрей Рублев. Миркиной, однако, хочется, чтобы и мирское искусство звалось богослужением, чтобы вовсе не обязательно церковный, и, может быть, даже лучше, чтобы не церковный, но высоко настроенный (как Рильке) художник имел статус святого. Миркиной движет благородная, религиозная и героическая страсть к Целому. Увы, мир разорван и по этой линии: художество — святость…

Автор повествует взволнованным языком (предмет заставляет): дали, веяния, беспредельность, запредельность, бездны, струенье, сквоженье, отрешенность, пробуждение, единение, экстаз, белый огонь… Это векторы, свидетельствующие иную реальность и наличие духовного мира. У Миркиной Бог — не Другой: Он внутри нас, наша бездонность и бесконечность, — раз за разом проявляется основная интенция эссеиста, которую я обозначил в заголовке. «Любить Христа — значит любить сквозь Него Отца, невидимый источник наш — Безграничную Действительность. Всякая иная любовь — кумиротворение, клетка для Бога». Христианство Миркиной чурается конфессиональных перегородок (даже, кажется, жертвуя личной любовью к самому Христу). Жанр можно обозначить как мистическую патетику и лирику.