Сергей Тепляков: Двуллер-2: Коля-Николай

Но Мишка уже и сам вышел.

– Теть Оль, пусть войдет… – сказал он.

Ольга, что-то ворча, посторонилась.

Ирина вошла. Перед ней стоял молодой парень, высокий, длинноволосый, синеглазый. Она с трудом поняла, что это и есть Мишка – в ее памяти он все эти годы был хоть и пятнадцатилетним, но ребенком, а тут перед ней стоял другой, взрослый, человек.

– Здравствуйте… – сказал Мишка и протянул ей руку. Он явно не знал, как себя вести. Совершенно не понимала этого и Ирина. Ольга, махнув рукой, велела всем идти на кухню и сказала, что сейчас поставит чай.

– Как ты живешь, Мишенька? – спрашивала Ирина.

– Хорошо. Все нормально у меня… – отвечал Мишка. Он тоже смотрел на нее и не узнавал. В его сознании мама была другая – веселая и молодая. Здесь же сидела усталая женщина непонятного возраста, улыбавшаяся странной улыбкой. Она гладила его по волосам и Мишка делал усилие, чтобы не отдернуть голову. Он чувствовал с удивлением, что ему не по себе.

– Ты учишься, работаешь?

– И учусь, и работаю… – ответил он.

– А где?

– В институте на рекламе. А работаю в имиджевом агентстве…

– В каком агентстве? – удивилась она.

– В имиджевом… – ответил Мишка. Беседа все больше томила его.

– Хорошая должно быть работа… – медленно сказала она. – Чистая…

– Да уж, – не утерпела Ольга. – Под забором мальчишку не оставили!

Но Ирина только посмотрела на нее и ничего не ответила.

– А что это – имидж? – спросила она сына.

– Мам, не притворяйся, будто тебе это интересно… – сказал Мишка.

– Я не притворяюсь. Мне все про тебя интересно. Все же четыре года не виделись… Поговори со мной, сынок…

– О чем? – удивленно спросил он, помолчал и вдруг со смешком спросил: – Как в тюрьме кормят? Как в камере – не обижали?

Она дернулась.

– В камере-то не обижали… – ответила она, разом замкнувшись.

– Ладно, хватит, – сказала Ольга. – Видишь, не нужна ты ему. Иди, иди, все, что ты могла, ты уже сделала…

– За что ты ненавидишь меня? – спросила Ирина. – За то, что я посмела полюбить? За то, что этот мальчик любил меня?

– Полюбить? – вдруг оскалилась Ольга. – Это ты называешь – полюбить? Да трахаться тебе хотелось, молодого мяса попробовать! Как моего брата в койку затащила, так потом и этого несчастного пацана. Полюбить! В тюрьме набралась?! Вы там, знаю, друг другу жалостливые истории рассказываете – и ты, поди, какую-нибудь придумала?! Какая любовь могла быть – у тебя сыну было семь лет! Уж тогда уходила бы что ли – и Сашка был бы жив, и сама бы в тюрьме не сидела. Ты на скольких стульях пыталась усидеть? Ты на сколько караваев рот раззявила?! Полюбить!

Ирина слушала ее молча. Потом так же молча встала, запахнула платок и пошла. Была в ней крошечная, размером с блоху, надежда, что сын выйдет следом и скажет ей хоть что-то, после чего появится надежда на лучшее. Но сын не вышел, хотя шла она так медленно, как только можно идти три метра по «хрущевке». Потом так же медленно она шла по лестнице. Потом она вышла из подъезда и стояла у входных дверей. Никто не выходил.

Она ушла и с тех пор ее не видели здесь больше никогда и ничего о ней не слышали. Умерла ли, сгинула ли, или просто живет где-нибудь в каком-нибудь уголке – никто об этом не знал. Да никому и в голову не приходило интересоваться…

29.08.2011-10.09.2011