Сергей Тепляков - Двуллер-2 - Коля-Николай

Они были иссохшиеся, как тараканьи трупы. Грядкина первое время передергивало от них, от их запаха, от их шарканья. Потом стало все равно.

Он пытался найти в городе работу. Ходил по автомастерским, но машин, с которыми он был знаком – советских «Жигулей» и «Москвичей» – оставалось все меньше, и те, кто на них еще ездил, были уже отборный народ, и в деле ремонта зачастую дали бы фору любой мастерской. Иномарки же Грядкин не знал, а учить его никто не собирался.

Кое-как он зарабатывал какие-то гроши на перепродаже запчастей. Жил впроголодь – едва ли не с одним куском хлеба в день. Каждый свой грош он откладывал на передачу для Ирины. Сегодня с утра, собрав то, на что хватило денег, он поехал к ней в колонию. Надеялся, что им дадут свидание. Свидание не дали – инспектор сказал, что Ирина в штрафном изоляторе.

Грядкин, который за все эти месяцы не получил от закона ни одного ответа на свое заявление, понял, что вот это и есть ответ. «С нее начали, а мной закончат… – думал Грядкин, глядя в окно невидящими глазами. – Ей еще семь лет сидеть, что же с ней будет, если они ее теперь будут по ШИЗО таскать?!».. Ему стало страшно и больно. Грядкин заплакал и не почувствовал это. Он видел свое отражение в стекле, но ему казалось, что это не слезы текут по щекам – это капли дождя стекают по его отражению.

«Ничего не вышло… Ничего…» – подумал он. Он вдруг осмелился и начал мечтать – о том, как все могло бы быть хорошо: Ирина, их дом, их дети. «Еще собаку завели бы… – подумал он, улыбаясь незаметно для себя. – Да дети еще и кошек попросили бы, дети всегда котят таскают… Я бы с пацанами в машине копался, а Ирина учила бы девчонок шить». В мечтах у Грядкина была большая семья – он и сам не мог сосчитать, сколько детей с криками и смехом бегают по воображаемой им лужайке перед воображаемым им домом. Но вдруг картинка пропала и осталась только смертная тоска.

«Одно горе ей от меня… – подумал Грядкин. – „Было ли у нас хоть пятнадцать минут счастья на круг?!“ – вспомнил он ее слова. – Было, любимая, было, было и больше. Не зарываться бы мне, не торопиться. Жил бы спокойно. Куда я торопился? Зачем за деньгами бегал? Вот башку и расшиб. И хорошо бы только себе. Но еще и ей».

Он вдруг подумал – сколько же он всего натворил? Он, ни разу в жизни никому не хотевший зла, ни разу никому не сделал добра… От этой мысли ему стало физически больно. «Отец умер, мать на таблетках, Радостев убит, Ирина в тюрьме, Мишке жизнь сломал, сам как бомж… – с ужасом думал он. – Как так вышло? Если бы я по городу бегал с топором, и то не успел бы столько натворить».

Он медленно оделся, взял большую клетчатую сумку с неотданной ирининой передачей, и вышел из дома. Он пошел на вокзал – благо до него было рукой подать. На вокзале он отыскал каких-то бомжей и отдал им сумку. Потом вошел в здание вокзала, купил в ларьке ручку, тетрадку и конверт и долго писал письмо. Потом он сбросил его в почтовый ящик, а затем вышел на тянувшийся над путями пешеходный мост и еще долго стоял на нем, глядя на поезда, слушая скрежет вагонов. Когда начало темнеть, он приметил не спеша двигавшийся по путям поезд, быстро спустился вниз и лег головой на рельсу.

В кармане у Бесчетнова зазвонил телефон.

– Серега, я тут через вокзал домой иду, на путях человек без головы лежит! – весело кричал в трубку Петрушкин.

– Афигеть! – сказал Бесчетнов. – Так ты спустись, посмотри, что там.

– Да мне некогда… – ответил Петрушкин. – Дома ждут. Но ты успеешь – здесь еще даже ментов нет.

Бесчетнов вскочил и начал одевать куртку.

– Ты куда? – спросила его Наташа.

– Да на вокзале кого-то зарезало на путях… – ответил Бесчетнов, проверяя по карманам, при нем ли блокнот и ручка.

– А можно с тобой? – спросила Наташа.

– Что за странная любовь к покойникам? – поддразнил ее Бесчетнов. – Ну поехали.

Втроем с фотографом Трофимовым они быстро доехали до вокзала на редакционной машине, прошли через вокзал и вышли на перрон. В начинавшихся уже сумерках Бесчетнов увидел возле будки людей в оранжевых жилетах и пошел к ним. Инстинкт не обманул его – путейские рабочие как раз курили, глядя на покойника и поджидая ментов.

Тело в черной куртке лежало вплотную к рельсам. Вся кровь ушла под грудь. Между рельсами на щебенке стояла на шее отрезанная голова. Наташа, как увидела голову, ахнула и зажала ладонью рот.

– Я же говорил, Наташечка… – насмешливо проговорил Бесчетнов. Тут он прошел так, что увидел лицо. Страшные глаза Грядкина смотрели на него в упор.