Анатолий Голубев - Тогда умирает футбол

– Ну, милый, как твои дела? Ты совсем стал забывать свою Барбару…

– Я не рискнул бы тебя упрекать… Но похоже, что забывчивость проявляется больше с твоей стороны…

– О, ревность?

– Тебе очень хочется, чтобы я признался в этом?

– Ужасно хочется!

– И наверно, хочешь, чтобы я разговаривал с тобой по телефону вот так.

Дональд сделал вид, что взял трубку, и, подражая голосу Барбары, томно произнес:

– Хэлло!

И сдавленным мужским голосом:

– Дорогая… Сколько времени прошло с тех пор, как я держал тебя в своих объятиях?

– Она, шокированная, но довольная: О Дон, дорогой…

– Он: Отвечай мне… Как давно это было?

– Она: Ну, я бы сказала, один день шесть часов три минуты и сорок пять секунд тому назад.

– Он: Это слишком долго. Ты в чем одета?

– Она: О, в зеленом платье со строчкой,.

– Он: Ты мне не нравишься в этом платье. И ни в каком другом. Я люблю тебя обнаженную. (И прежде чем ты возмутишься, «Он» меняет тон.) Дорогая, мы отправимся сегодня на коктейль к Фрэнку Бумсу. На сборы – пятнадцать минут. Пока, дорогая. (Звук поцелуя.) – А что? Ты знаешь, мне это, пожалуй, нравится. Да, Дональд, я хотела с тобой посоветоваться. Джордж («Опять этот Лоорес!») рекомендовал мне поговорить с Мейслом. На процессе, о котором ты мне столько говорил, Мейсл под маркой защиты наших интересов собирается заработать бешеные деньги. Встретиться с Мейслом и потребовать какую-то долю?

Дональд даже задохнулся.

– Ты это серьезно?…

– Вполне. Кстати, надо спешить, поскольку дело уже запущено в производство. Оно находится в Манчестерской регистратуре.

Мысль Дональда лихорадочно работала. «Имеет ли отношение ко всему этому разговору Лоореса и Барбары сам Мейсл? Что хочет извлечь из этой игры Лоорес?»

– У тебя что… трудно с деньгами? – осторожно спросил Дональд, чтобы не сказать что-нибудь грубое.

– Нет. Но Джордж сказал, глупо не воспользоваться такой возможностью. Получить свою долю – это вполне справедливо.

– Да уж, что справедливее – плевать на память погибшего мужа!

Барбара смутилась. Опустила голову.

– Не надо, Дон… Зачем во всем видеть только дурное?

– Это тоже тебе говорил Джордж?

– При чем здесь Джордж? У меня своя голова на плечах. А скажи, что изменится, если я буду молчать? Может быть, не будет процесса или вернется Тейлор?

– Если будешь молчать, ничего не изменится. А если нет, процесс может и не состояться.

– Уж не собираешься ли ты воевать с Мейслом?

– А почему бы нет?!

– В одиночку? Он сотрет тебя в порошок. Не забывай, что ты целиком зависишь от него.

– Прокормлюсь как-нибудь и без Мейсла. Ни на одном «Рейнджерсе» сошелся свет клином.

– Но там свои Мейслы!

– Или Лооресы?

– Пусть будут Лооресы. Кстати, он сам еще не определил свое отношение к процессу. Джордж осуждает Мейсла, как христианин…

– Но одобряет, как президент совета директоров «Элертона»? Завидует, что не может сделать того же самого?

– Ах, не знаю!… Поговори с ним сам. Он спрашивал о тебе и, по-моему, хотел тебя видеть.

Разговор не вязался. Барбаре казалось, что Дональд чрезмерно щепетилен в своем отношении к процессу и воспринимает его слишком болезненно.

Она не видела чудовищности в затеваемом Мейслом деле. Или не хотела видеть, закрывая глаза на все, что могло как-то нарушить ее покой, вторгнуться в ее жизнь трудным испытанием. Она находилась в том состоянии, когда человеку нерешительного характера достаточно легкого давления, чтобы он принял любую из противоположных точек зрения.

Дональд, однако, был настолько взволнован и огорчен намерением Барбары заработать на процессе, что не мог понять ее состояния, воспользоваться удобным моментом для спокойного объяснения. Он испугался, что продолжение этого разговора может привести к ссоре, и решил уйти.

Довольно холодно попрощавшись, Дональд пообещал позвонить вечером.

– Я буду занята, – сказала Барбара. – Давай завтра. Сегодня у меня встреча с подругой.

«С подругой… Вот никогда не думал, что у нее есть подруга! Мужчины – да, но подруга?!»

Он приехал в клуб перед самым обедом. Тренировки закончились. Большинство игроков уже разошлись. Только из бильярдного зала доносились звуки сталкивающихся шаров и шуршанье подошв.

Дональд прошел прямо к Мейслу. Тот был у себя. Сидел в одиночестве, перечитывая «Обсервер». Кипа газет валялась возле кресла на полу. Жирными крестами красного фломастера Мейсл отмечал статьи, которые следовало зарегистрировать в картотеке.