Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2000)

Хотя Леонтьев — поэт вполне сложившийся, часто даже кокетничающий своим умением, важно отметить эту цитатную «муку идеала», за которой, как хочется надеяться, нацеленность на постоянный творческий рост и поиск. Закономерно возникает вопрос — «куда ж нам плыть?», особенно проблематичный для поэтики с установками на традиционность, принадлежность «школе», стилизацию и цитатность. Тут опять-таки вспомнишь китайцев. Леонтьев, наверное, как никто другой сейчас, знает, что поэзия сама — одна великолепная цитата, и пишет так, будто русской поэзии не триста лет, а три тысячи, будто уже по многу раз использованы все возможные выигрышные сочетания слов и лишь легкая варьяция интонации отличает хорошего поэта от лучшего, а малейшее приращение смысла указывает на выдающегося. Недаром в его обращении «К стихам» находим признание: «Насколько вы лучше, богаче, бесстрашней меня, / Мудрей, целокупней…», — предполагается, что говорит через него русская поэзия. Однако ей всего триста, причем круг (точнее, временной отрезок) предпочтений Леонтьева и того уже, отсюда и неровный, часто провисающий полет его бабочки-Музы. Леонтьев — поэт по преимуществу тогда, когда на первом плане стиль, дыхание, совокупность поэтических качеств, «общий тон строк» — все, что уже сейчас у него настолько отточено, что в дальнейшем можно ожидать прогресса разве что только в области пота и опыта.

Если нынешние «околотридцатилетние» не останутся «незамеченным поколением», заслоненным как предшественниками, так и племенем молодым и незнакомым, то, по очевидной логике событий, их следовало бы счесть не последним поколением XX века, а первым в веке наступающем. Поводов для подобного «оптимизма» немного, но вот, к примеру, — все-таки эти две книжки.

История появления аргентинского писателя Адольфо Биоя Касареса в России похожа на сюжет для его рассказа: долгое время имя существовало отдельно от книг. «Порою, когда меня одолевает зуд рассказа, этот тайный, все нарастающий зов… и вот тогда-то я бы желал быть Адольфо Биоем Касаресом… Биой сумел бы рассказать об Анабел так, как я не способен, показал бы ее вблизи и изнутри, сохраняя одновременно отстраненность, какую он намеренно сохраняет (я и мысли не допускаю, что это происходит ненамеренно) между некоторыми своими персонажами и автором», — пишет Хулио Кортасар в «Дневниковых записях для рассказа». Адольфо Биой Касарес живет и на страницах Хорхе Луиса Борхеса («Человек на пороге», «Тлён, Укбар, Orbis Tertius»). То есть для специалистов он — писатель, один из основоположников аргентинской фантастической литературы, многолетний друг, а иногда и соавтор Борхеса, а для читателей — вымышленный приятель-энциклопедист того же самого Борхеса. А еще — один из создателей Онорио Бустоса Домека, от имени которого Борхес и Биой Касарес издали несколько антологий («Антология фантастической литературы», «Книга небес и преисподней»), серию детективных рассказов и сборник эссе, посвященный авторам, которых никогда не было.

Эта книга — наиболее полное и, что еще важнее, отдельное русское издание писателя. Правда, все опубликованное в этом томе уже печаталось ранее. Несколько его рассказов, объединенных под заголовком «Теневая сторона», вышли в серии «Библиотека „Иностранной литературы“» (1987 год), роман «Изобретение Мореля» был опубликован в 1990 году в сборнике «Книга песчинок: фантастическая проза Латинской Америки», а «Дневник войны со свиньями» — в 1996 году на страницах все той же «Иностранной литературы». И все же не будет преувеличением сказать, что писатель Биой Касарес почти неизвестен отечественной публике. Когда говорят «великая аргентинская литература XX века», то, как правило, имеют в виду Хорхе Луиса Борхеса и его ученика Хулио Кортасара. В самом деле эти авторы стали в России по-настоящему культовыми. Но для западной критики есть и «третий великий» аргентинец — Адольфо Биой Касарес, о котором французский литературовед Юбер Жюэн сказал: «Борхес завораживает, Кортасар убеждает, Биой Касарес тревожит», с поразительной точностью определив литературный «горизонт» писателя.