Михаил Осоргин - Вольный каменщик

Когда его наконец поздравляют, он смотрит прямо в лицо поздравляющим и ловит в их глазах выражение настоящей приязни, хотя и приправленной снисхождением. Вполне понятно — он лишь на пороге истины! Уже разрешены ему шаги уклона и пути сомнений, но он постарается обойтись без этого, он пойдет прямо туда, куда зовет его звёзда, некогда указавшая путь волхвам. Ему поможет полдневный свет и, главное, близость всех этих замечательных людей, готовых всем пожертвовать, только бы дать ему возможность стать таким же, полным благородных чувств и просвещённым человеком. Пятиконечная звёзда — совершенный человек, распростёрший руки и раздвинувший ноги, чтобы уместиться в её лучах. Поверни концом вниз — и получится козёл, с острой бородкой, рогами и ушами! Вот как нужно быть осторожным в применении своих знаний!

Выходя из подъезда в толпе замечательных людей, Егор Егорович ищет глазами Жакмена, с которым условился посидеть часок в обычном кабачке за обычным столиком. Философ Платон выходит в обыкновенном пальто, приветствует дождик словами: «О-ля-ля!», ставит торчком воротник, сердечно жмёт на прощанье руку Егора Егоровича и тихонько говорит:

— Имейте в виду, дорогой брат Тэтэкин, что правило моё такое: если мне рекомендуют клиента и выходит удача, — начальные агентурные пополам. Вы, конечно, знаете многих своих компатриотов и можете засвидетельствовать, что условия страхования в нашем Обществе исключительно выгодны клиентам. И на случай смерти, и на дожитие. До свидания, дорогой!

— C'est un bon garcon [62] — Хороший парень (фр.). , — ворчит брат Жакмен, — но слишком занят профанскими интересами! Иногда можно от них и отвлечься. Но его любят; он уже пятый год руководит у нас работами ложи.

Брат Жакмен несколько похож фигурой и лицом на Анатоля Франса. В кафе он садится на диван, Егор Егорович устраивается против него на стуле. Гарсон вопросительно склоняется, хотя знает, что ему закажут мандарен-кюрасо и полпива. Из-за кассы кивает кассирша. Мягкими ленивыми шагами подходит здороваться лишённый страстей и воображения кот. Гении добра, толстопузые ребятишки, развязывают шнуры звёздного полога и отрезают членов тайного общества от профанского мира. Анатоль Франс выправляет седые усы, чтобы капли мандарен-кюрасо не пропадали даром. Пивные заводы Франции делают со своей стороны все, чтобы угодить Егору Егоровичу, и не их вина, что ему не нравится ни канифоль, ни персидский порошок, ни пенистый раствор капораля. Пошатавшись, разговор выправляется и вступает на путь желанный.

И тогда Иисус Навин подымает левую руку под прямым углом на уровень плеч и говорит: «Солнце, стань над Гаваоном, и — луна над долиною Аиалонскою!» И стояло солнце среди неба, и не спешило закатиться почти целый день. И не было такого дня ни прежде, ни после того, в который бы так слушал человека Великий Геометр Вселенной. Рядом с пивом и мандарен-кюрасо вырастает кипа ветхих книг и пергаментных свёртков: Библия, Веды, Книга мёртвых, Коран, Тао-Те-Кинг. Опять эта неведомая Тао-Те-Кинг, в самом названии которой есть что-то тревожащее Егора Егоровича. Из-под мокрых и протабашенных усов выскакивает золотой зуб, разбивая речь на слова и фразы и швыряя их без прицела в отверстую настежь ушную раковину пятилетнего младенца Егора. Анатоль Франс в коротких штанишках строит с товарищем из кубиков Вавилонскую башню, и оба они забыли, что нянька-жизнь может больно их за это нашлёпать.

В этот час в кабачке посетителей почти нет, только у стойки бара. Но если бы нашёлся любопытный с тончайшим слухом, сел бы за недальний столик и пастора жил ухо, — он был бы разочарован. О чем так горячо говорят эти люди? Не о кризисе ли министерства? Не о крахе ли банка? Или о муже, разрезавшем жену на куски? Представьте себе — они говорят о битве галаадитян с ефремлянами! Перехватили галааднтяне переправу через Иордан и всякого, кто хотел пробраться хитростью, заставляли говорить слово прохода: и когда он произносил его с акцентом нежелательного иностранца, — обманщика тут же рубили на куски. И пало в то время из ефремлян сорок две тысячи. Вот все, что слышит хитрец за соседним столиком, — и в страхе, и недоумении спешит выйти из-кабачка, пусть под дождь, но на свежий воздух. Ему никогда не понять, что связывает Анатоля Франса с бывшим казанским почтовым чиновником, и зачем им нужна переправа через Иордан, из мира векселей и страховых полисов, из мира кисейкой прикрытой лжи, из мира ужасной тоски по горним высотам — в мир загадок и тайных символов, в мир детской веры в совершенного человека, в созвучие микрокосма с макрокосмом, в соборное слияние творческих воль.