Татьяна Алферова - Коломна. Идеальная схема

Друзья сидели на Канонерской в «Катиной» комнате, разговор не клеился. Комната постарела и погасла, как переставшая следить за собой женщина. На столике, на зеркале пыль, но дело не в том, не в пустой вазе без цветов. Комнату перестали любить, и сразу все изменилось, и складки гардин, и мерцание неяркой люстры. В квартире холодная тишина, мышь не звенит чашкой на кухне, лишь за окном ветер посвистывает, внутрь не просится. Деревья во дворике облетели, уже выпадал снег, оставив по себе топкую грязь, на штукатурке флигеля показались первые разводы. Наводнения в эту осень не случилось, Колчин и в том усмотрел дурной знак, хотел проверить, будет ли затапливать полуподвал при наводнении, не обманул ли их хозяин. Лодку у дебаркадера убрали, но ничего не переменилось к лучшему, напротив, все больше запутывалось. Сергей Дмитриевич знал, что с ним поступают несправедливо, скверно, причем, самые близкие, но в чем несправедливость состоит, затруднялся сформулировать. Гущин приказным тоном, а только так и можно было сейчас обращаться к Колчину, распорядился:

— Перейдем в лабораторию. Здесь ты слишком расслабляешься.

Сергей Дмитриевич послушно последовал за ним, уселся на венский стул напротив окна, свесил руки меж колен. В крыле напротив вселились жильцы, там горело окно, сквозь редкую занавеску видно было, как несколько человек сидят за самоваром, пьют чай из блюдца. Среди них одна женщина, повязанная платком по-деревенски, постоянно выходит и вновь появляется, наверное, закуски носит. Какие-нибудь мелкие дельцы, приказчики, и хлопоты у них мелкие, приятные. Может, новоселье празднуют. Туда бы, за этот стол с самоваром, сушками, засахаренными ягодами. Но сколько так можно высидеть за столом с сушками — та же тоска.

— Н-да, тебе только толстовки не хватает, вылитый мыслитель, объятый думой. Извини, Серж, я сам зол как черт и растерян, потому шучу плоско. Но мы должны решиться.

— Мы, — Колчин внезапно оживился, возмущение придало ему сил. — Кто мы? Ты и я? Мы с Катей? Мы можем вовсе ничего не делать. Катя утверждает, что Копейкин нас запугивает и только.

Гущин сидел на диване, раскинув руки по спинке, дергал носком ботинка в кожаной галоше. Он волновался не меньше Колчина, но мог это скрывать. Посмотрел на свои ноги, обнаружил, что забыл снять галоши, смешался на мгновенье, даже вознамерился встать и разуться, но передумал.

— Катя — дама, — мягко возразил он, — не к тому, что легкомысленна, но некоторые сложности недооценивает. Скажи, почему ты выбрал стул, а не сел в кресло, или на диван? Ты подавлен, и в таком состоянии всегда выбираешь страдание, это абстрактная формулировка. А конкретно, пожалуйста, выбрал самое неудобное сидение. Что до нашего дела, до предмета нашего с тобою разговора — ты в душе согласен, но тебе стыдно в этом признаться — передо мной стыдно, перед собой. А уж Катя… Тебе было страшно, когда речь шла о том, что Павел Андреевич узнает, куда пошли деньги, данные им на покупку дачи, так ведь то не беда была, а победка. Сегодня обстоятельства несравнимо хуже. Мы ни в чем не виноваты, но ты же знаешь — это ничто. При желании невиновного уничтожить еще и легче. А желание у Ивана Гавриловича, у следователя дорогого, большое. Несколько желаний. Рассуждая философски, ничего страшного не происходит, никому никакого ущерба, в конце концов, Катерина замужняя женщина. И она-то ведь, тоже давно приняла решение, сама еще не знает, а уж приняла. Если бы не так, Ивану Гавриловичу вмиг бы пощечин надавала, при первом же намеке. Ан нет, до конца высидела смирно. То есть, она уж согласна. И надо ей это деликатно объяснить. Что урону никакого никому. Урон, потеря чести и прочая дремучая чепуха — это когда другим известно, когда на каждом углу обсуждается, и любая прачка может язык почесать о твое несчастье. В нашем случае — никто ничего не узнает. Мы же прогрессивные люди, мы понимаем, что физическая измена и измена нравственная — вещи разные. Да что такое измена? Тысячи, миллионы жен наставляют рога — извини, изменяют мужьям, те не подозревают и спят спокойно. Как в таком случае — есть измена или нет? Каждое явление существует постольку, поскольку оно поселяется в нашем сознании.

Оживление Колчина прошло, он сидел сонный, осоловелый, говорил медленно и с трудом:

— Ты предлагаешь мне уговорить жену отдаться следователю. Чтобы тот не дал хода им же самим сфальсифицированным обвинениям. Полагаю, я должен теперь тебя ударить. Как мне жить-то с этим?