Татьяна Алферова - Коломна. Идеальная схема

Катерина внимательно разглядывала следователя, тот не отводил взора, не смущался, напротив улыбался и все кивал. Кате сделалось противно, словно в темном чулане набрела на паутину, и та облепила лицо, шею.

— Странная у вас помощь, Иван Гаврилович, и дружба странная. Вы в самом деле меня запугиваете, и меня, и мужа. Петр Александрович вам не по зубам. Не верю, что с Любой кто-то был в тот момент, не верю и в то, что вы всерьез нас подозреваете. Что вам нужно?

— Мне нужно именно что помочь вам. А для этого — прежде всего, поговорить спокойно, без свидетелей. — От следователя пахло маслом для волос и почему-то землей.

— Так говорите, кто мешает. Нас никто не подслушивает.

— Нет, Катюша, не так поговорить. — Следователь выделил интонацией «не так», но большее впечатление на Катерину оказало фамильярное обращение. Лжет, не может он причинить им неприятностей — серьезных неприятностей. С отцом, с красильней — ладно, разберутся сами, придется сознаться. Разве это беда? Убийство Самсонова Катерина по-прежнему считала не относящимся к ним, ни к Любе. Сказать, чтоб пошел прочь — не стоит пока, еще ничего откровенно двусмысленного не произнесено, только интонация, да фамильярность. Позвать Соню, чтобы подала гостю пальто? И это расплата за детское кокетство на пароходе — нет же, все глупости. Да он смешон, со своим английским пробором и прилизанными волосами, смешон, а не страшен. Поговорить с Петей, обсудить с отцом… Нет уж, сама справится, сама большая. Надо лишь собраться, подумать, спокойно подумать.

— Подумайте спокойно, Екатерина Павловна, — следователь встал, словно прочел ее мысли. — Я пойду сейчас, а вы подумайте. Вот и Петр Александрович скоро прибудет.

— Откуда вам известно?

— Мне все известно, — Иван Гаврилович изъяснялся слогом детективного романа, впечатление на Катю это если и произвело, то самое отвратительное. — До скорого свидания, дорогая бесценная Екатерина Павловна.

Иван Гаврилович спускался по просторной чистой лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой, крепко держался за широкие перила и бормотал, как старик, но разобрать, что он бормочет, было невозможно. В голове же, в такт неслышным по ковру шагам, громко отдавалось: как тяжело быть мерзавцем, как тяжело быть мерзавцем, а чем еще придется заплатить, а чем еще придется заплатить. Навстречу поднимался Гущин, не сразу узнал следователя против света из окна на площадке, узнав, сухо поздоровался и быстро прошел мимо.

Катерина никак не могла сосредоточиться. Муж и Гущин уехали на Канонерскую, в мастерскую. Муж второй день избегал ее и в глаза не смотрел, Петя вовсе не показывался. Петя, Петрушка. Катерине казалось, что все они находятся внутри пещерки, вертепа, оклеенного синим плюшем с золотыми звездами из фольги. Невидимый кукловод ведет их по кругу: вот хитрый Петрушка в колпаке, печальный Сережа с бледным лицом, сама Катя. И следователь Иван Гаврилович — тоже кукольный, тоже подчиняется чьим-то рукам, там, внизу под жестким проволочным каркасом. Петрушка трясет бубенчиками, обманывает, убегает, но не сам, а подчиняясь чужой воле. Откуда Петя мог узнать, что Любаша встречалась в мастерской с Самсоновым? Откуда? Разве что, затеял свою игру с Копейкиным, а кто эту игру направляет? Вчера ее не пустили к Любе, доктор отказался разговаривать, сославшись на занятость. Катерине казалось, что Люба просто не хочет жить, отсюда и ухудшение, неужели, они, медики, не понимают, что это может объясняться так бесхитростно. Наверняка ей сообщили, что Самсонов убит. Следователь и сообщил. Что-то странное Люба говорила, интересовалась почему-то мышами — видела ли Катерина, что в мышеловку попалась одна. Это явно болезненное. А то, что с нею, Любашей, кто-то находился там, кто-то по прозвищу Костяное рыльце — лжет Иван Гаврилович. Неужели, этот кто-то — кто бы ни был — не попытался бы предотвратить отравление. Что, стоял рядом и смотрел, как сестра пытается убить себя? Иван Гаврилович недвусмысленно дал понять, чего ждет от Катерины, даже не пытался соблазнять ее, открыто объявил условия, торговался, как с уличной девкой. Почему она стерпела, не выгнала, не надавала оплеух. Так растерялась, что не сразу поняла, к чему тот клонит, правда, очень уж неожиданно — ей, порядочной женщине такие намеки. Себя уговаривала, что ничего не произнесено, что показалось. Какое там, показалось, все прозрачно. Стерпела, а теперь поздно. Мужу и Пете рассказала о намеках Копейкина сгоряча и подробно, надеялась, что они сделают что-нибудь. Они промолчали. Тоже растерялись. Так надо было им оплеух надавать. Что бы изменилось? Но откуда Петя знает о Самсонове? Не врет ли, что тот — красный? Что за игру ведет? То есть, им, Петей играет кто-то. Кто? Мог ли Петя убить Самсонова по каким-то своим причинам, не связанным с Любой, или их общим делом? Вряд ли, слишком осторожен, слишком рассудителен. Но мог не сам убить, а нанять кого-нибудь. Сплошные предположения. С другой стороны, Петя ничего плохого лично Катерине не сделал, разве что не оправдал ожиданий, не заступился. А как? Схватил бы пистолет и ринулся за Копейкиным? В конце концов, это дело Сережи. Но муж абсолютно беспомощен в практических делах. Глупо. Кинжал, пистолет — романтизм сплошной. Катерина не могла объяснить себе, почему злится на Гущина и жалеет мужа. Вот-вот должен был вернуться Павел Андреевич из деловой поездки, необходимо быстро решить, говорить ли ему, что говорить. А решать-то не придется, с убийством все изменилось, вопрос о деньгах, мастерской — все это детский лепет. Договориться со следователем? Нет, ее вынуждают делать то, что не нужно. Не потому, что ей противно и не представить даже, нет. Это все не нужно, это ничего не изменит. Иван Гаврилович шантажирует, а если разобраться? Чем может угрожать? Сережа под подозрением? Чушь. Петя? Да, и черт с ним. И тоже чушь. Надо переговорить с Петей без Сергея Дмитриевича. Он должен разъяснить странности, он, а не Катерина. Что она сама такого сделала — ключ Любе дала. А Петя темнит, знает больше, чем показывает. Самое главное, отчего же Любашу не спросят, она жива, не помешалась, в состоянии ответить. Или помешалась, с мышами этими… Должно быть, следователь спрашивал, ездил же в больницу. Все он знает, так и есть, Катерину запутывает. Ничего, ничего, боялись мы тебя, как же. Решил, что на кисейную барышню напал, но она себя покажет. Ничего у него нет против них. Чушь.