Дэймон Гэлгут - В незнакомой комнате

В комнате его ждет немец. Он сидит на одной из кроватей, зажав ладони между колен, и улыбается.

— Привет.

Он входит и закрывает за собой дверь.

— Что вы здесь делаете?

— Опоздал на поезд. Следующий будет утром. Вот попросил, чтобы меня поселили в вашу комнату.

— Понятно.

— Вы не возражаете?

— Просто удивлен, не ждал. Нет, не возражаю.

Он не возражает, но все же испытывает неловкость. Он уверен, что мужчина отложил отъезд не из-за опоздания на поезд, а из-за него, из-за разговора, который состоялся между ними на дороге.

Он садится на свою постель. Они снова улыбаются друг другу.

— А вы сюда надолго?

— Я тоже уезжаю утром.

— В Афины?

— Нет. В противоположном направлении. В Спарту.

— Значит, Микены вы уже осмотрели.

— Я тут уже два дня.

— А-а.

Теперь в комнате наступает тишина, во время которой оба сидят не шелохнувшись.

— Я мог бы на день задержаться. Я никуда не спешу. Мне здесь нравится.

Немец размышляет:

— Думаю, я тоже мог бы. Я так и не видел Микен.

— Их стоит посмотреть.

— Да?

— Да. Тогда я тоже остаюсь. На один день.

Такое ощущение, что они достигли согласия в чем-то, что не сводится к этой практической договоренности, но в чем именно — неясно. Уже поздно, холодно, и маленькая комната выглядит обшарпанной и уродливой в свете флюоресцентной лампы. Через некоторое время южноафриканец залезает в спальный мешок. Он смущен и, хотя обычно раздевается перед сном, сегодня этого не делает. Он снимает обувь, часы, два медных браслета, влезает в мешок и ложится на спину. Ему видны металлические перекладины располагающейся над ним кровати; бессвязные картины минувшего дня всплывают в памяти: развалины, дорога, корявые силуэты оливковых деревьев.

Немец тоже готовится ко сну. Он расстилает свой спальный мешок на кровати, где сидел. Разумеется, мешок тоже черный. Расшнуровывает ботинки, снимает их, аккуратно ставит рядышком на полу. Вероятно, в обычных обстоятельствах он раздевается перед сном, но сегодня тоже этого не делает. Часов он не носит. В черных носках подходит к двери, выключает свет, потом бесшумно возвращается к кровати и залезает в мешок. Несколько секунд ворочается, устраиваясь.

Южноафриканец что-то ему говорит.

— Я не расслышал.

— Как вас зовут?

— Райнер. А вас?

— Дэймон.

— Дэймон, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Райнер.

— Спокойной ночи.

Когда он просыпается следующим утром, соседняя постель пуста, а из-за двери душевой доносится свистящее шипение воды. Он встает и выходит наружу, на крышу. Воздух морозный, сверкающий и прозрачный. Он подходит к краю и садится на парапет, все остальные деревенские крыши под ним, с запада на восток струится главная улица, в полях виднеются крохотные силуэты лошадей. Он очень далеко от дома.

Райнер выходит на крышу, вытирая полотенцем свои длинные волосы. Он во вчерашних черных брюках, но без рубашки, тело у него загорелое и упругое, идеальных пропорций. Он знает, что красив, и почему-то от этого кажется уродливым. Он стоит в солнечных лучах, вытирается, потом тоже пересекает крышу и садится на парапет. Полотенце теперь висит у него на шее, кожа от холода покрылась пупырышками, в жестких волосах, покрывающих грудь, металлом блестят водяные капли.

— Чем вы хотите заняться сегодня?

— Как насчет тех развалин?

Они отправляются на развалины. Он их уже видел, провел здесь вчера несколько часов, но сейчас смотрит на толстые стены, фундамент, фортификации и высокие склепы глазами Райнера, чье выражение лица не меняется по мере того, как он одинаково ровным шагом переходит с одного уровня на другой, сохраняя идеальную осанку длинного тела. Он ждет, сидя на камне, Райнер подходит и присаживается рядом.

— Расскажите мне об этом месте, — просит он.

— Я не так уж много знаю об истории, меня больше интересует мифология.

— Тогда расскажите о мифах.

Он рассказывает то, что помнит. Как одинокая женщина ждала возвращения мужа с далекой Троянской войны, вынашивая план отмщения за убийство дочери. Ничто не воспламеняет жажду мести сильней, чем горе, этот урок история преподает нам снова и снова. Она сливается в своей ярости с возлюбленным, тоже яростно мечтающим отомстить за свои страдания. И вот Агамемнон возвращается, везя с собой в качестве военного трофея наложницу, пророчицу, которая предвидит будущее, но не может его предотвратить. У Агамемнона за плечами десять лет тяжелой осады. Кассандра следует за ним в дом по ярким коврам, которые жена расстелила в его честь. Здесь обоих жестоко убивают. Агамемнона закалывают в ванне. По какой-то причине эта картина предстает в его воображении наиболее живо и реально. Огромный голый мужчина под ударами боевых топоров падает как подкошенный в алую воду. Почему жестокость так легко представить себе воочию, в то время как нежность всегда остается замкнутой в словах. И в самом окончании этой истории неизбежно таится следующий цикл горя и мести, то есть уже здесь начинается следующая история.