Джеймс Клавелл - Благородный Дом. Роман о Гонконге.

Данросс широко открыл глаза.

— Черт меня возьми!

— Звонил мистер Аластэр с поздравлениями, и ваш отец, и большая часть членов семьи. Пожалуйста, позвоните мастеру Трасслеру в Йоханнесбург, это насчет тория. — Она хмыкнула. — Звонила миссис Грессерхофф, чтобы попрощаться.

— Когда она улетает? — якобы рассеянно спросил Данросс, хотя прекрасно знал время рейса.

— Завтра утром, рейсом «Джапан эрлайнз». Как ужасно все получилось с Травкиным, верно? Ох как жаль его.

— Да. — Травкин умер ночью. Данросс несколько раз был у него в госпитале Матильды, но с тех пор, как в субботу случилось несчастье, тренер так и не пришел в сознание. — Удалось найти кого-нибудь из ближайших родственников?

— Нет. У него не было ни подружки, ни кого-то ещё. Организацией похорон занимался мастер Жак.

— Хорошо. Да. Это то немногое, что мы можем сделать для Алексея.

— Вы собираетесь принять участие в скачках в субботу?

— Не знаю. — Данросс помолчал. — Напомните мне поговорить с распорядителями о том, чтобы разыграть в пятом заезде приз памяти Травкина. Это будет чем-то вроде благодарности ему.

— Да. Ох, это замечательно. Мне он на самом деле очень нравился, да, это замечательно.

Данросс бросил взгляд на часы.

— Мой следующий посетитель уже внизу?

— Да.

— Хорошо, — сказал тайбань, и лицо его замкнулось. Он спустился на следующий этаж, в свой офис.

— Добрый день, мистер Чой, чем могу быть полезен? — Он уже послал соболезнования в связи со смертью Четырехпалого У.

Когда дверь закрылась, Пол Чой, сам того не замечая, потер ладони.

— Я насчет этапа номер один, сэр. Извините, пришлось перенести его со вчерашнего дня на сегодня, но… э-э… восковые отпечатки — они подошли к одной из двух оставшихся у вас половинок?

— Сначала я хотел бы спросить, у кого теперь, когда Четырехпалый отправился к предкам, другая половинка?

— У семьи У, сэр.

— У кого в семье У? — резко и нарочито грубо спросил Данросс. — Монету получил конкретный человек, который передает её другому конкретному человеку. У кого?

— У меня, сэр. — Пол Чой безбоязненно смотрел тайбаню в глаза, хотя сердце колотилось, как никогда раньше, сильнее даже, чем тогда, на джонке. Казалось, прошла целая жизнь с той ночи, когда на него навалилось полумертвое обезображенное тело юнца Вервольфа, и руки были в крови, и он слышал крик отца, приказывавшего сбросить этого человека за борт.

— Вам придется доказать, что Четырехпалый передал её вам.

— Извините, тайбань, но ничего доказывать я не должен, — уверенно заявил Пол Чой. — Я лишь должен представить монету и попросить об услуге. Втайне. Все делается втайне, таков уговор. Если монета настоящая, то на карту будет поставлена ваша честь, и репутация Благородного Дома, и ре…

— Я знаю, что поставлено на карту. — В голосе Данросса зазвенел металл. — А вы знаете?

— Простите, сэр?

— Это Китай. В Китае случается много чего любопытного. Вы считаете, меня можно одурачить какой-то древней легендой?

Молодой человек покачал головой, горло у него сжалось.

— Нет. Я так не считаю, тайбань. Но если я представлю монету, вы окажете услугу.

— В чем она должна заключаться, эта услуга?

— Сначала я хотел бы узнать… Уверены ли вы, что это и есть одна из четырех? Я уверен.

— И сейчас уверены?

— Да, сэр.

— А вы знаете, что половинка монеты украдена у Филлипа Чэня?

Пол Чой уставился на него, широко раскрыв глаза, но быстро пришел в себя.

— Эта половинка монеты была у Четырехпалого У. Я не знаю ни о какой краже. Она была у моего отца, это все, что я знаю. Она принадлежала моему отцу.

— Вы должны вернуть её Филлипу Чэню.

— Вы когда-нибудь видели её у него, именно эту половинку монеты, сэр?

Данросс уже говорил о монете с Филлипом Чэнем. «Можно ли как-нибудь доказать, что она твоя, Филлип?» «Нет, тайбань, это никак не доказать», — ответил старик, ломая руки.

Данросс не сводил с молодого человека пронизывающего взгляда.

— Она принадлежит Филлипу Чэню.

Пол Чой беспокойно заерзал.

— Всего монет было четыре, тайбань. Должно быть, половинка мистера Чэня — одна из остальных. Эта же принадлежит… принадлежала моему отцу. Вы же помните, что он говорил в Абердине?

Данросс молча смотрел на молодого человека, пытаясь вывести его из равновесия и ведя игру, как это делается на Западе. Пол Чой дрогнул, но глаз в сторону не отвел. «Интересно, — подумал Данросс. — Стоек, паршивец ты мелкий, и хорош. Ну так и что, послал ли тебя Златозубый У, старший сын, или ты стащил монету и действуешь сам по себе?» Он не стал прерывать повисшее молчание, используя его, чтобы пошатнуть уверенность оппонента, а самому в это время пересмотреть свою позицию.