Джеймс Клавелл - Благородный Дом. Роман о Гонконге.

Он вдруг рассмеялся вслух. Коронский терпеливо ждал: он был слишком опытен, чтобы спрашивать, что тут смешного. Но невольно насторожился: в этом смехе слышался страх. А страх — вещь опасная. От страха люди совершают ошибки и навлекают беду на других.

«Да, — тревожно размышлял он, — тут попахивает трусостью. Надо упомянуть об этом в следующем донесении, но деликатно, на случай, если я имею дело с важной птицей».

Подняв глаза, он увидел, что Суслев пристально смотрит на него, и ему стало дурно: уж не прочитал ли этот человек его мысли?

— Да, товарищ капитан?

— Сколько времени нужно, чтобы написать инструкции?

— Несколько минут. Если хотите, я могу это сделать прямо сейчас, но мне придется вернуться в отель за препаратами.

— Сколько различных препаратов нужно будет применять?

— Три: один для сна, второй для пробуждения и, наконец, пентотал-V6. Кстати, до использования его нужно хранить в прохладном месте.

— Внутривенно только последний?

— Да.

— Хорошо, тогда запиши это все. Сейчас. Бумага есть?

Коронский кивнул и вытащил из заднего кармана брюк небольшую записную книжку.

— Как вам — по-русски, по-английски или стенографически?

— По-русски. Метод «пробуждение-сон-пробуждение» описывать не надо. Я применял его много раз. Только последнюю стадию. И не упоминай пентотал-V6, пиши просто «лекарство». Понятно?

— Да.

— Хорошо. Когда напишешь, положи вот сюда. — Он указал на небольшую стопку старых газет на изъеденном молью диване. — Во вторую сверху. Я заберу это позже. Что касается химикатов, на первом этаже отеля «Девять драконов» есть мужской туалет. Прикрепи их липкой лентой к нижней стороне крышки бачка в первой кабинке справа. И прошу быть в своем номере сегодня в девять вечера на случай, если мне понадобятся какие-нибудь разъяснения. Все понятно?

— Конечно.

Суслев встал. Коронский тут же последовал его примеру и протянул руку.

— Счастливо, товарищ капитан.

Суслев вежливо кивнул ему, как низшему по званию, и вышел. Дойдя до конца коридора, он отворил покосившуюся дверь и взобрался вверх по лестнице на крышу. На свежем воздухе русский почувствовал себя лучше. Его мутило от затхлого духа, стоявшего в комнате, и запаха, который исходил от Коронского. Манило море, широкий чистый простор, запах соли и водорослей. Здорово будет снова оказаться вдали от земли. Только океан и корабль позволяют оставаться в своем уме.

Как и на большинстве гонконгских крыш, здесь было полно самодельных жилищ — это сдаваемое в аренду пространство служило единственной альтернативой голым грязным склонам далеко на Новых Территориях, холмах Коулуна или острове Гонконг, где гнездились поселки переселенцев. Каждый дюйм городской земли давно уже был занят нахлынувшим потоком иммигрантов. И везде переселенцы проживали по большей части нелегально, как и в таких халупах на крышах, несмотря на все запреты и увещевания властей. И власти мудро предпочитали не замечать нарушений, потому что куда ещё было деваться этим несчастным? Ни канализации, ни водопровода, никакой, даже элементарной гигиены, но все лучше, чем остаться на улице. Избавиться от мусора, помоев и нечистот можно было лишь одним способом — сбросив или выплеснув их с крыши. Поэтому гонконгские янь никогда не ходили по тротуару, даже если таковой имелся, а старались держаться середины мостовой.

Суслев пробирался по крыше, нагибаясь под бельевыми веревками, переступая через самое разное барахло, обломки жизненных крушений, безразличный к несущимся ему вслед грязным ругательствам, которые автоматически вырывались у здешних обитателей, и умиляясь на мальчишек, что бежали перед ним с криками: «Гуйлао, гуйлао!», смеялись и указывали на него пальцами. Он уже достаточно много времени провел в Гонконге, и денег им не давал, хотя они казались такими трогательными в своей бедности и беззаботном веселье, он лишь добродушно поругивал их в ответ и ерошил попавшиеся под руку стриженные «ежиком» головы.

На дальнем конце крыши торчал, как старинная дымовая труба, вход в обитель Джинни Фу. Дверь была полуотворена. Он спустился вниз.

— Привет, Греги, — проговорила запыхавшаяся Джинни Фу. Как и было велено, она облачилась в непритязательную одежду кули. На спине у неё висела большая коническая шляпа из соломы, руки и лицо она измазала грязью. — Ну, как я смотрюсь? Как кинозвезда, хейя?

— Просто Грета Гарбо, — усмехнулся он, а Джинни бросилась к нему и заключила в объятия.