Джеймс Клавелл - Благородный Дом. Роман о Гонконге.

— Вот у них и спроси.

— Я спросил. По крайней мере, спросил кое-кого, кто знаком с одним из них. — Снейк пожал плечами. — Ничего. Вообще ничего. — Он помолчал. — Придется поковыряться в прошлом Джона.

Армстронг ощутил холод глыбы, которую таил глубоко внутри.

— Думаю, что придется.

— Ты знал, что Мэри была с ним знакома? В лагере для военнопленных в тюрьме Стэнли.

— Да. — Армстронг отпил пива, не ощущая вкуса.

— Она может навести нас на мысль. Скажем, был ли Джон связан в лагере с черным рынком. — Его бледно-голубые глаза не отпускали бледно-голубых глаз Армстронга. — Может, стоит спросить?

— Я подумаю на сей счет. Да, я подумаю об этом. — Армстронг не испытывал к Змее никакой злобы. На месте Смита он тоже спросил бы. Вервольфы — это очень скверно, и первая волна ужаса уже прокатилась по китайскому сообществу. «Сколько ещё людей знает о Мэри и Джоне Чэне? — спрашивал он себя. — Или о тех сорока тысячах, которые по-прежнему прожигают дыру в моем столе, по-прежнему прожигают дыру в моем сердце». — Это было давно.

— Да.

Армстронг взялся за кружку.

— «Друзья» тебе помогают?

— Скажем так: наше братство, ведающее азартными играми, выплачивает весьма значительные вознаграждения — в благодарность, поспешу добавить. — Язвительная усмешка исчезла с лица Змеи. Шутливый тон исчез тоже. — Надо поймать Вервольфов, и очень быстро, а то они действительно испортят нам всю обедню.

21:15

Четырехпалый У стоял на высоком полуюте моторной джонки, которая с потушенными огнями покачивалась на зыби в месте рандеву далеко в открытом море.

— Послушай ты, мразь вервольфовская, — раздраженно шипел он, обращаясь к Рябому Цзиню. Тот лежал у ног старика на палубе, обезумев от боли, опутанный веревками и тяжелой цепью, и его била мелкая дрожь. — Я хочу знать, кто ещё есть в вашей, ети её, шайке, у кого вы взяли эту монету, половинку монеты. — Ответа не последовало. — Приведи этого блудодея в чувство!

Пун Хорошая Погода услужливо вылил на обессиленного юношу ещё одно ведро забортной воды. Это тоже не возымело эффекта, и тогда Пун склонился к нему с ножом. Рябой Цзинь тут же вскрикнул и вышел из оцепенения.

— Что, что такое, Господин? — вопил он. — Не надо больше… Что, что вам нужно?

Четырехпалый У повторил сказанное. Пун Хорошая Погода ткнул ножом, и юноша снова вскрикнул.

— Я рассказал вам все… все… — В отчаянии, ибо никогда и представить не мог, что в целом мире может быть столько боли, он, еле ворочая языком, снова стал рассказывать обо всех членах банды. Уже на все было наплевать, и он называл их настоящие имена и адреса, сказал даже о старой ама из Абердина. — Монету дал мне отец… я не знаю, где… он дал мне её, но так и не сказал, где… он взял её, кляну-у-усь… — Голос оборвался. Он снова потерял сознание.

Четырехпалый У с отвращением сплюнул.

— Нестойкая нынче молодежь!

Было темно. Из-под нависших туч то и дело налетали свирепые порывы ветра. Мощный и хорошо отрегулированный двигатель ровно урчал, чуть придавая джонке ходу, чтобы она не рыскала в стороны и меньше зарывалась носом, хотя это и неизбежно при килевой качке. Они находились в нескольких милях к юго-западу от Гонконга, чуть в стороне от морских путей. С левого борта лежали территориальные воды КНР и широкое устье реки Чжуцзян, а с правого — открытое море. Все паруса были убраны.

Старик закурил и закашлялся.

— Да падет проклятие всех богов на этих, ети их, ублюдков из триад!

— Привести его в чувство? — спросил Пун Хорошая Погода.

— Нет. Нет, этот прелюбодей рассказал все, что знает. — У потянулся мозолистыми пальцами к шее и нервно тронул половинку монеты, которую теперь носил под драной потной рубашкой, чтобы убедиться, что она на месте. В горле даже встал комок от волнения при мысли, что монета может оказаться подлинной, что, может быть, она — утраченное сокровище Филлипа Чэня. — Ты все сделал молодцом, Пун Хорошая Погода. Сегодня получишь премию. — Его взгляд устремился на юго-восток в ожидании условного сигнала. Пора бы уже… Впрочем, беспокойства У ещё не испытывал. Он непроизвольно принюхался к ветру, попробовал его, резкий и пропитанный солью, языком на вкус. Окинул взглядом небо, море и горизонт. — Скоро снова пойдет дождь, — пробормотал он.

Пун прикурил новую сигарету от окурка и затоптал его на палубе босой мозолистой ногой.

— Неужто из-за него отменят скачки в субботу?

Старик пожал плечами.