Юрий Морозов - Если бы я не был русским

Не достигнув желаемого с помощью ножа, парень бросил в Серафима хрустальной вазой рублей в 500–600. Серафим мстительно пригнулся, и Аделаида жалобно застонала, прощаясь с хрусталём. После того как парень перекидал в нашего окаратэвшего героя разно нообразные ценные и бытовые предметы, двухсоттомник избранных произведений мировой классики и даже японский магнитофон, Серафим встал с дивана, вылез из кучи книг и предметов, взял парня голыми руками за ухо и выбросил его за дверь, как котёнка.

Далее возможны опять же два варианта. Серафим овладевает своей неверной Юлией при самых постыдных для неё обстоятельствах и на прощанье ребром ладони разрубает пополам цветной телевизор. Во втором варианте он брезгует утехами лживой и коварной женщины, покидая поле боя в суровом молчании и оставив нетронутыми Юлию и телевизор. Предоставляю самой публике выбирать желаемое, ибо я за плюрализм, а также уверен, что одним читающим и поглощающим придётся по душе одно, другим с неменьшим успехом другое. Аведь ещё в Библии сказано, что важнее всего душа.

Теперь вернёмся опять к тому моменту, когда Серафим почувствовал, что в комнате есть ещё кто-то третий, и не успел повернуть голову.

Лицо Юлии внезапно отшатнулось от меня и исчезло, а в глазах моих сначала ярко позеленело, а потом всё опустилось в коричневую тьму.

С прискорбием сообщаю тем, кто сочувствует моему негероическому герою, что на этот раз случилось именно то, что должно было случиться в виде возмездия за увечья, нанесенные второму варианту Лининого мужа. Молчаливый парень, покинувший комнату часом раньше, оказался настоящим мужчиной и слегка не славянином. Я даже подозреваю, что он был одним из тех афганских парней, что так мечтают пнуть кованым сапожком интеллигента вроде моего Серафима. Тем более они это здорово умеют делать, а интеллигенты только и могут вылетать кубарем на лестницу, катиться по ней, а в конце пути, лёжа на ступеньках, пускать совершенно правдоподобные кровавые сопли. Слава героям Афганистана! Слава их несгибаемым и спортивным подругам!

Нона почти бегом выскочила из отделения милиции и, не замечая прождавшего её больше трёх часов Вадима, кинулась в трамвай. Вадик всегда был её защитником, но теперь он уезжает в Израиль и она остаётся, кажется, совсем одна. Вадик зовёт ехать с ним, но она не хочет. Зачем ей ехать куда-то, когда и здесь хорошо. Но хорошо ли? Раньше она как-то меньше задумывалась о своей национальности, а теперь ей дают знать об этом почти на каждом шагу. Вот и в милиции, когда она заявила, что подверглась групповому изнасилованию, дежурный, заполняя бумажки, как-то странно усмехнулся, а когда справился о национальности и она ответила, что еврейка, он понёс какую-то чушь, что она сама, наверное, виновата, на них и так поступает много жалоб.

— На кого это на них? — спросила она.

— На евреев, — ответил дежурный.

Мужчина врач в медэкспертизе был недоволен тем, что она разделась только для гинекологического осмотра, и раскричался, приказывая раздеваться догола. А потом, осматривая её, бурчал, что «небось не сторговалась, а теперь жалуется». Всё было по-хамски, как всегда, но с едва уловимым креном в сторону чего-то ещё более мерзкого. Она даже покраснела грудью, а такого с ней не случалось, кажется, с 15 лет. Сидя в трамвае рядом с Вадиком, она вспоминала вопросы, которые задавал ей дежурный, и что-то вроде слезы выкатилось у неё из одного глаза. Эта скотина Жорка там, в подвале котельной, заставлял её делать ему «еврейское удовольствие», а потом бил её по лицу. Двое же других, его подручных, поставили её на четвереньки перед пылающей топкой и, насильничая, приговаривали, чтобы она радовалась, что не в огонь мордой суют. А сунут, если она на них настучит. Слёзы текли всё сильнее и сильнее, Вадик сжимал её руку в своей руке, когда водитель вместо очередной остановки вдруг объявил:

— Граждане, внимание, в поезде находится опасный государственный преступник. Просьба всем оставаться на своих местах.

— Интересно, кто это? — сказал Вадик, вертя во все стороны головой. Двери трамвая открылись, и из подъехавших к ним вплотную двух ПМГ высыпали люди в милицейской форме и в штатском. С двух сторон, пройдя по вагону, они сошлись около Ноны с Вадиком и, быстро подхватив его под сини руки, вытолкали из вагона, втолкнув тут же в зарешеченное брюхо ПМГ. Нона только рот раскрыла от изумления, как двери трамвая захлопнулись, и он поехал дальше, оставив её наедине с возбуждённо галдевшей публикой, жадно пожиравшей её колючими и бессмысленными от любопытства глазами.