Юрий Морозов - Если бы я не был русским

Однако это никуда не годится. Эй, господа народные манипуляторы! Оденьте немедленно бедную девушку, и пусть она сейчас же прекратит пение «Варшавянки», иначе мне придётся применить пенитенциарное манипулирование над избранниками народа. Чего мне, во избежание народных волнений и бунтов, хотелось бы всё же избежать.

Я отвлёкся, а многие, наверное, изнывают от нетерпения узнать, что же произошло между Серафимом и загадочной лыжницей дальше. А дальше было, как в кино, где до 16 лет не пускают. Обещают много, а дают мало. Да я и не собирался дарить Серафиму эту куколку насовсем. Ведь она интересна и мне и вам, пока она ничья, а стоит ей с Серафимом зажить к примеру, как жене с мужем, так никто не будет любопытствовать, что они там делают в супружеской кровати, в снег-то они больше не полезут. Серафиму же, как герою, не к лицу возжигать семейный очаг. Я ему кое-что другое намечаю, но что получится, не ведаю. Больно строптив он стал и брыкается как испанский осёл, то есть мул, на привязи.

Мне удалось незамеченным проследить её до самого дома. А когда в одном из тёмных окон на 4-м этаже несколько минут спустя зажёгся свет, я понял, что это её окно. Мне нужно объясниться с ней. Восхитительное любовное сатори в лесу и этот жалкий, никчёмный вчерашний поцелуй. И что это за кошки-мышки, увёртки и неприступность после той вспышки в лесу? Очутившись перед дверью её квартиры, я, прежде чем позвонить, зачем-то потрогал дверь, и та вдруг поддалась. Я, как сказочный герой, проходящий сквозь стены, двинулся дальше в коридор, из которого сквозь проём двери в комнату увидел незнакомого мне мужчину, несколько моложе моих преклонных лет, расположившегося на диване и держащего сидевшую рядом с ним Юлию за руку.

Для не слишком прозорливого и не обладающего третьим глазом читателя, из милосердия, сообщаю, что лыжница, как и прочие человекоподобные создания женского пола, обладает вышеназванным именем, каковое Серафиму удалось выудить между двумя-тре-мя полноценными поцелуями взасос, а не жалким поцелуйчиком, как он утверждает, исторгнутыми из довольно профессиональных губ нашей снегурочки на вчерашнем, обговоренном ещё в лесу свидании. Свидание, как все догадались, прошло в деловой, но не слишком дружественной атмосфере, в результате чего произошла некоторая аберрация (любимое словечко искусствоведок и интеллигентных женщин) воспоминаний. Самолюбие. Гордыня. Эгоизм. Не могла же она, в самом деле, заниматься с ним тем же, чем они занимались в лесу, в подъезде или в каком-нибудь городском закоулочке. А к ней домой, как мы увидим далее, вести нашего закоренелого сердцееда было весьма проблематично.

В то же мгновение она вырвала свою руку из руки незнакомца и встала мне навстречу. Мужчина тоже встал и молча созерцал нас обоих. Я сразу осознал бестактность числа три в этот час и в этом доме, но впервые увиденное мной сильное волнение на лице и в движениях Юлии лишило меня желания покинуть поле неизвестного мне боя.

— Здравствуйте, — сказал я, и она ответила мне тем же «здравствуй», как эхо. Мужчина же только еле заметно кивнул. Я стоял и молчал. Юлия безмолвствовала, незнакомец тоже был не из красноречивых и притих как мёртвый. Тут открытая всем желающим входная дверь, только что прёодолённая мной, вновь преодолилась, и к нашей философствующей компании присоединилась вовсе уж негаданная и нежданная М.

Пока обалдевший гражданин Бредовской собирается с остатками мыслей в его, как выяснилось, нешопенгауэровской голове, к тому же с открытым ртом, я, к радости тех немногих целомудренных читательниц (читателям, разумеется, на целомудрие на…ть), что душой болеют за душу Серафима, извещаю: торг между М. и Серафимом не состоялся. Перед Богом телом он чист, но помыслов его даже я, председатель президиума народных манипуляторов, не ведаю. Темна вода… и так далее.

— Оказывается, ты знаком с моей сестрой, — сказала М.

— Твоей сестрой? — промямлил я.

— Да, Аделаида — моя двоюродная сестра.

— Аделаида?

— Да, Аделаида.

Тут Аделаида-Юлия раскраснелась, кашлянула и как-то непонятно глянула на незнакомца. Тот оживился и, кинув на ходу какое-то невнятное слово, покинул арену нашего маленького представления.

— Я хотел выяснить у Ю… Аделаиды, когда ты бываешь дома, а то я звонил, звонил…

М. посмотрела на меня как на кусок свиного сала, который неловкий мясник подсовывает ей вместо мяса.

— Ладно, Аделаида, — сказала она, — я зайду попозже, когда ты разберёшься с этим… гражданином.