Юрий Морозов - Если бы я не был русским

— Что? Кем?

— Богом. Не знаю, какого ранга. Ну, может быть, божком, но я мог всё, и мне всё подчинялось, даже погода. Я выходил из своего мешка костей с мясом в сверкающем астральном теле и проникал в нём сквозь стены, землю и воду. Я мог парить в облаках, как птица, и самолёты пролетали сквозь меня, словно сквозь луч света. Я видел насквозь людей, их болезни, их мысли и желания и часто знал, что с ними будет завтра. Надеюсь, тебе достаточно для того, чтобы обвинить меня в тщательном сокрытии шизофренических синдромов и…

— Это была женщина?

— Да. Я лечил и даже вылечил её левую мэрилиновую грудь от маленькой саркомки, величиной с орех. Это орех вместе с памятью о Мэрилин бравые хирурги собирались отрезать в один прекрасный день. Потом у нас было что-то вроде любви, но я вдруг стал терять свои богоподобные способности одну за другой.

— И ты никогда больше не пытался вернуться на Олимп?

— Пытался, и не раз. Я расстался с той женщиной, голодал и медитировал, как Бодхидхарма, но что-то, как рефлекс лошади, упавшей в прыжке через яму, не давало мне перепрыгнуть пропасть, разверзшуюся между мной и Олимпом. А потом этот жуткий синдром эпилептирующей эпохи — всеобщее астро-экстра-йогопомешательство. Эти сатанинские клички мини-антихристов с экранов телевизоров, газетных страниц, из воздуха больных улиц. Удивительно, но когда «контактёров», «астрологов» и «знахарей» держали в психушках, мне самому, кандидату на сажень городского психодиспансера, медитировать и поднимать кундалини было несравненно легче.

— Зона.

— Что?

— Зона возврата. Она тебя всё время возвращает на землю в мешок с костями и мясом. Твоя личная зона, хотя сейчас и не время индивидуальных заморочек. Это чересчур большая роскошь. Вся наша страна — зона, а впрочем, как я поняла только сейчас, и вся земная человеческая жизнь.

— И возврата во что? В преисподнюю?

— А может быть, и в рай. Жаль, что ты больше не умеешь летать. Я бы хотела пошизофренировать сквозь облака вместе с тобой.

Совсем близко от борта, как стены неприступной крепости, заскользили туши прибрежных базальтов.

— Смотри! Кажется, мы идём на посадку. Какие скалы! Это просто Италия или побережье южной Африки.

Теплоход и в самом деле сближался с сушей, и Ивэн спустился на нижнюю палубу за рюкзаками.

От пристани нужно было подниматься по длинной железной лестнице, проложенной в скалах наверх к посёлку. Пассажиров на берег сошло всего несколько человек. Ивэн с женой и объект преследования с сумкой через плечо и в белой, широко развевающейся на ветру юбке шли последними. Ивэн карабкался за незнакомкой, а несколькими ступеньками ниже взбиралась всё время оглядывающаяся на море Илона. Ивэн старался не смотреть вверх, но, помимо воли, глаза его то и дело фотографировали пленительную смену позиций двух других сестёр, по его терминологии, «бесстыдниц», в полыхании светотеней мечущейся материи. Небо давило на плечи бездонной глубиной космоса, солнце светило так контрастно, что незнакомка, казалось, взбиралась по перекладинам, воткнутым в сгущённый воздух, в море, поменявшееся с небом местами, и её ноги с белой каймой трусиков, и юбка, отделяющая их от неё самой, с головой нырнувшей в море синевы, жили совершенно самостоятельной и близкой Ивэну жизнью.

— Ох, Ивэн, ну и фантастика тут! — раздался снизу голос Илоны, и он очнулся от гипнотического транса, вызванного бесстыжим созерцанием запретной погранзоны. «Опять зона, — подумал Ивэн. — Эдак они меня возвратят не то что на землю, а в тартар специальной глубины для особо опасных тартарных рецидивистов». И, чтобы отвлечься от всей этой шизни, он скорее обернулся к Илоне.

Она стояла несколькими ступенями ниже. У неё было такое милое и удивлённое лицо. Ивэн чувствовал, как сердце его облилось кровью от любви к ней. Ведь она ничуть не хуже той, что сейчас тоже стояла, любуясь ландшафтом, двадцатью ступеньками выше. Только Илона уже своя, родная, но не таинственная. А та, наверху, как будто магнитом притягивала его к себе, но для чего?

Ведь он же не собирается ради неё бросать Илону. Илона теперь с ним навсегда. Но тогда зачем ему эта магическая женщина с раскосым разрезом глаз? Ах, да, она, возможно, его родственница. Он снова поднял голову и увидел, как ветер рванул её юбку, так что обнажил полностью белый мрамор двух колонн жертвенника Афродиты. Он пошатнулся на ступенях, а когда опять глянул вверх, то обнаружил сюжет для ностальгического ландскэйпа — пустая лестница и пустыня бездонного неба над ней.