Сергей Пылёв - Избранники народные

Так сделай одолжение, скажи мне что-нибудь для моего просвещения.

— Скоро вам фельдъегерской почтой пришлют выправленный экземпляр "Наказа". Вот тогда и зачитывайтесь им.

— Эка ждать! Я нетерпелив, Ефимушка. Не ровен час, осрамлюсь через свое незнание передовых веяний.

— Хорошо… — улыбнулся Фефилов и встал, внимательно поглядел по сторонам, точно оценивая, насколько гости готовы слушать свежие идеи императрицы. Он чувствовал себя будто бы снова на трибуне в Грановитой палате под умным, но печальным взглядом Екатерины.

— Равенство граждан состоит в том, чтобы все подвержены были одним и тем же законам… — дрогнувшим голосом проговорил он. — Гораздо лучше не допустить преступление, нежели наказывать. Хотите ли предупредить его? Сделайте, чтобы просвещение распространилось между людьми.

Губернатор аккуратно поаплодировал:

— Это верх мысленного совершенства. Заря нового дня!

Фефилов строго вздохнул:

— Лишь досадно, что царица-матушка великодушно дала волю близким разномыслящим персонам устроить прения по написанному ей и вымарать все, что они хотели. Так ее труд вдвое утончился. Только из главы о крепостной неволе исчезли 20 статей. И почти все — о господских злоупотреблениях и государственных способах освобождения крепостных.

— Спасибо, спасибо, милый… — покивал губернатор. — Достаточно. Я, кажется, сполна проникся…

— Вон ты, Ефим, какой у нас республиканец стал! — приобнял Фефилова Грязнов и уже на ухо холодно, чуть ли не грубо добавил: — По-дружески советую: упражняйтесь, господа депутаты, в вольнодумстве у себя в Кремле перед иноземными послами и разными там Вольтерами, а наш воронежский народ ты не баламуть. Детей пожалей, чудную свою Агриппинушку…

Договорить ему помешал трактирщик Кривошеин: разлимонился человек в хорошей компании до того, что не сдержался и нежно предложил всем принять за встречу по чарочке им особо приготовленной водки, спирт для которой он разбавлял водой родника, что под Лысой ведьмин-ской горой.

— Может быть, именно через такую мою ловкую придумку крепость и вкус у нее необыкновенные. Знаменитому Ерофеичу с ней тягаться невозможно!

— Мы не бусурманы какие, чтобы в Великий пост такую чертовщину в себя отправлять… — нахмурился губернатор и первым стал прощаться с хозяином.

Уже из кареты, которую Алексей Михайлович всегда брал для служебных и личных поездок вместе с кучером только с фефиловской биржи, генерал-поручик приятельски, на равных строго заметил Ефиму И вановичу:

— Эх, дорогой человек… Что вы там, в Кремле, понаделали! Чисто преступление перед державой совершили… Столь опасен огонь вольнодумства, который вы раздули, что мочи нет! Кстати, ты хорошо знал помещика Чеботарева?

— Василия Ильича? Он моего батюшки лучший боевой товарищ был. Вместе у Суворова воевали. Грамоте меня учил. А я в прошлом году учил его, как вместо сохи плугом пахать. Чтобы взять достойный урожай.

— Так вот позавчера мы хоронили твоего Чеботарева. Застрелился…

— Прости, Господи… Дела у него вроде неплохо шли.

— Пока не взял в руки тайно добытый экземпляр "Наказа"… На нем его и заклинило. Загорелся наш Чеботарев крепостных своих отпустить на волю. Я ему сразу объяснил: нет ныне такого закона, не дергайся. А жди. Может быть, депутаты расстараются.

— Час еще не пришел для государства на такое решиться… — побледнел Фефилов.

— Я ему то же самое попытался втолковать, да куда там! Взвился, чертяка… Не осадить! Потом еще десять раз ко мне ходил, на коленях стоял. А в деревню носа не показывал. Все дела по хозяйству бросил… Днями его нашли в гостиничном номере на Малой Дворянской с пулей в груди. Перед ним лежала все та же злосчастная книжица. Из нее торчала записка: "Отвращение к деспотизму и тупости нашей власти есть то самое побуждение, принудившее меня решить своевольно свою судьбу". Ладно, прощай, господин депутат! Что делать собираешься? Говорят, императрица во дворянство тебя возвела? Землями одарила? Приходи, обсудим кое-какие перспективы.

Фефилов промолчал.

Оставшись один, Ефим Иванович с внезапно выступившими слезами неторопливо отправился в свой кабинет, обитый темно-зеленым блеску-чим атласом, неторопливо запалил тяжелые витые свечи, затворил щитовыми втулками слюдяные окна, расписанные державными орлами. Не спеша достал из ящика стола заряженный английский пистолет и аккуратно обернутый в поблекшую желтоватую пергаментную бумагу "Наказ" Екатерины. Он наугад раскрыл книгу, задумчиво посидел над ней, но читать так и не стал. Каждое слово из нее депутат Фефилов знал наизусть.