Габриэль Гарсиа Маркес - О любви и прочих бесах

Всяческая жизнь в монастыре прекращалась с вечерней мессы в семь часов до мессы в шесть утра. Огни должны были гаснуть всюду, кроме отдельных элитных келий. Однако никогда монастырь не видывал таких вольностей и не переживал такое волнение, как в ту пору. По темным коридорам шныряли тени, слышался отрывистый и торопливый шепот. В самых, казалось бы, образцовых кельях играли в карты и в кости, попивали ликер и покуривали табачок, хотя курево было строго-настрого запрещено Хосефой Мирандой. Одержимая бесом девочка в стенах монастыря вызывала такое же острое любопытство, как падение неопознанного предмета на землю.

Даже самые ревностные монахини игнорировали отход ко сну и после сигнала собирались по двое или по трое и тайком бегали поговорить с Марией Анхелой. Поначалу она встречала их ощетинившись, но вскоре освоила метод обращения с ними, учитывая характер каждой посетительницы и время их свидания. Чаще всего клариски просили ее вызвать дух Дьявола, чтобы он выполнил их самые немыслимые желания. Мария Анхела вещала загробным голосом, имитировала голоса казненных на эшафоте или всяких сатанинских отродий, и очень многие ей верили, и услышанные откровения становились для них руководством к действию. Но однажды ночью несколько праведниц, обманувшихся в своих надеждах, нагрянули в камеру, отлупили Марию Анхелу за ложь и отобрали у нее священные ожерелья. Это была пиррова победа. По возвращении та, что затеяла налет, оступилась на темной лестнице и разбилась насмерть. Ее соучастницы потеряли покой и мучились до тех пор, пока сами не вернули ожерелья пострадавшей. Больше никто не мешал ночным бдениям узницы.

Для маркиза Касальдуэро настали трудные дни. Он не раскаивался в своем решении, но корил себя за скоропалительную отправку девочки в монастырь и не находил себе места. Бывало, он по несколько часов торчал под окнами монастыря, гадая, за каким окном сидит Мария Анхела и тоже думает о нем. В тот день по возвращении домой он нашел Бернарду в добром расположении духа и ужаснулся при мысли, что она спросит его про Марию Анхелу, но жена едва взглянула на него.

Он спустил с цепи сторожевых псов и улегся на гамак в своей спальне с желанием уснуть навеки. Но не смог. Ветер с моря утих, и ночь дышала жарой. С болот летели тучи всякой мошкары и прочей гнуси, спасаясь от зноя и прожорливых болотных птиц. В спальнях приходилось жечь сухой коровий помет, чтобы отпугнуть кровососов. И людей, и тварей одолевала сонливость. Первого дождя ждали с той же страстью, с какой шесть месяцев спустя молили Бога, чтобы дождь кончился раз и навсегда. Едва забрезжил рассвет, маркиз отправился к Абренунсио. Не успел войти в дом, как почувствовал прилив душевной радости от того, что есть с кем поделиться горем. И выпалил без лишних слов:

— Я отправил девочку в Санта Клару.

Абренунсио не понял, и маркиз воспользовался паузой, чтобы ошеломить его еще раз.

— Там из нее изгонят беса, подвергнут экзорцизму [2] Экзорцизм — католический обряд изгнания злых духов из одержимого с помощью заклинаний и магических действий. .

Медик глубоко вздохнул и произнес с превеликим спокойствием:

— Расскажите мне обо всем по порядку.

И маркиз рассказал о своем визите к епископу, о своей греховной утрате веры, о своем необдуманном решении и о бессонной ночи. Это была безжалостная исповедь старого христианина, не оставляющая места для снисхождения.

— Я убежден, что действовал по велению Бога.

— Вы хотите сказать, что вернулись к вере? — спросил Абренунсио.

— Ее нельзя потерять полностью, — сказал маркиз. — От нее все равно что-то остается.

Абренунсио его понимал. Ему всегда казалось, что если перестать верить, то на том месте в душе, где была вера, остается рубец, который не перестает тревожить. Но он не мог согласиться с тем, что девочку надо подвергать исцелению экзорцизмом.

— Это деяние мало чем отличается от африканских ритуалов, — сказал он. — Даже хуже. Негры ограничиваются принесением петухов в жертву своим богам, а Святая Инквизиция, бывает, четвертует бедняг или поджаривает живьем на костре у всех на глазах.

Присутствие падре Каэтано Делауро на беседе с епископом показалось ему дурным знаком. «Он — палач», — сказал медик без обиняков и пустился в подробное перечисление всех аутодафе, когда умалишенные были казнены как еретики или как одержимые бесом.

— Полагаю, что убить ее было бы более по-христиански, чем похоронить там заживо.