Габриэль Гарсиа Маркес - О любви и прочих бесах

Она чуть ли не бегом побежала на голос через весь монастырь и ворвалась во двор-патио. Мария Анхела сидела с распущенными до полу волосами на скамеечке и пела в окружении зачарованной прислуги. Увидев настоятельницу, она тотчас умолкла. Та приподняла крест, висевший у нее на шее, и сказала:

— С нами Святая Дева Мария…

— …непорочно зачатая, — отозвались люди.

Настоятельница нацелила распятие как нож на Марию Анхелу и закричала: «Vade retro! Сгинь!» Слуги-рабы в испуге отступили, и девочка осталась одна, но глаз не опустила и не оробела.

— Порождение Сатаны, — кричала настоятельница, — дьявол ее послал, чтобы ввести нас в искушение!

Мария Анхела не проронила ни слова. Одна из послушниц хотела взять ее за руку, но настоятельница прикрикнула на нее:

— Не прикасайся к ней! — И обратилась к остальным: — Не сметь к ней прикасаться.

Пришлось вести девочку, пиная ее ногами и злобно погоняя, к последней келье-камере тюремного дома.

По дороге она не удержалась и обмочилась, и они вылили на нее две бадьи воды возле конюшни.

— Столько монастырей в городе, а сеньор епископ сподобил нас такой дрянью, — вздыхала настоятельница.

Камера была просторной, стены — голые, потолок высокий, с деревянными сводами, источенными термитами. Рядом с кроватью — окошко, вырубленное в стене из грубых брусьев и снабженное толстой решеткой. На задней стене было другое оконце с деревянными ставнями, выходившее на море. Кроватью служила твердая глиняная плита, прикрытая истертым соломенным матрацем. У стены под одиноким распятием стояли скамья и стол, одновременно служивший алтарем и умывальником. Там и оставили Марию Анхелу, промокшую до нитки и дрожащую от страха, под надзором монахини, которой строго-настрого приказали выиграть тысячелетнюю войну с Дьяволом.

Девочка сидела на кровати и взирала на обитую железом дверь, когда в пять часов вечера служанка принесла ей миску с похлебкой. Она не шевельнула пальцем. Служанка хотела было сорвать у нее с шеи ожерелья, но получила хлесткий удар по рукам. Во время вечерних богослужений служанка рассказывала, что какая-то нечистая сила едва не оторвала ей руки.

Девочка не шелохнулась и тогда, когда входная дверь шумно закрылась извне на задвижку, а замок скрипнул от поворотов ключа. Посмотрела, что за еду принесли на ужин: три кусочка вяленого мяса, хлеб из отрубей и чашку жидкого какао. Откусила хлеба, пожевала и выплюнула. Легла на спину. Слышала, как шумит море, завывает ветер, погрохатывает первый осенний гром. На рассвете служанка, принесшая завтрак, увидела, что она спит на полу, на растрепанной соломе, вытащенной зубами и ногтями из матраца.

К обеду ее повели без всякой молитвы в трапезную. Это была просторная зала с высокими сводами и широкими окнами, в которые врывались пронзительный блеск моря и неровный шум волн, бьющихся о скалы. Двадцать старших послушниц сидели за двумя длинными столами. Все они были одеты в простые этаминовые рясы-балахоны и коротко подстрижены, хихикали и подталкивали друг друга в некотором волнении оттого, что им довелось вкушать свою казарменную похлебку за одним столом с бесноватой.

Мария Анхела сидела неподалеку от главной двери между двумя надзирательницами, не слишком обращавшими на нее внимание, и почти ничего не ела. На ней был такой же балахон, как на послушницах, и еще не просохшие шлепанцы. Во время еды ее никто не задевал, но потом некоторые из девиц окружили и стали разглядывать диковинные ожерелья. Одна из них дернула за оберег. Мария Анхела разъярилась. Кулаками растолкала обеих надзирательниц, пытавшихся ее усмирить, вскочила на стол и стала бегать из конца в конец, крича во всю глотку, как на пожаре, и разбивая вдребезги посуду, попадавшую под ноги; затем выскочила в окно и ворвалась во двор, повалила ульи, сломала загородки в стойлах и ограды загонов. Пчелы тучей взмыли в воздух; животные, ревя от страха, бросились в поля, а свиньи вторглись в монашеские кельи.

С тех пор, что бы ни случилось, все приписывалось козням Марии Анхелы. Некоторые послушницы официально заявили, что видели, как она летает на прозрачных крыльях, которые при этом тихо жужжат. Потребовались пара суток и дюжина рабов, чтобы загнать скот в стойла, пчел в ульи и привести хозяйство в порядок. Прошел слух, что свиньи заражены, что вода отравлена и рождает видения, что одна курица в испуге летала над крышей и скрылась где-то за морем. Но слухи заметно оживили монастырское бытие, и, несмотря на все страхи начальства и пережитый переполох, камера Марии Анхелы стала центром всеобщего нездорового интереса.