Мирон Изаксон - Жены Натана

Тем временем мы приезжаем в нашу квартиру. Натан закрывается в своей комнате. Кажется мне, он играет с самим собой в шахматы. Затем выходит и съедает огромные порции еды, приготовленной для него Генри, почти совсем не пользуется вилкой, а в основном, руками. Подходит к расписанному своему зеркалу, всматривается в него и неожиданно спрашивает, хочет ли кто-нибудь пойти с ним прогуляться по улице. Ярон готов пойти с ним, я же предпочитаю остаться и позвонить Рахели. Она радуется моему голосу, кажется мне, достаточно знает подробности нашего дела. Спрашивает об Яроне и смеется над моими красочными описаниями членов комиссии. После разговора я ложусь в одежде на кровать и погружаюсь в дрёму. Опять мне снятся пугающие вещи, связанные с преступлениями, о которых я знал, но не сообщил.

Утром снова возвращаемся к обсуждениям, и Натан, что явно на него не похоже, приходит вовремя. Сомневаюсь, спал ли он ночью, но вид его приличен, и каким-то новым приятным ароматом веет от него. В этот раз комиссия приглашает нас на завтрак, и даже приносят мне и Ярону вегетарианские блюда. Члены комиссии едят и пьют малыми порциями, и я не удивлюсь, если они следят за поведением Натана у стола. Спрашивают, все ли хотят участвовать в обсуждении, ибо тот, кто не отвечает на вопросы и ни о чем не свидетельствует, может погулять в соседствующем со зданием парке.

Председатель комиссии просит нас занять прежние места и хочет сообщить Натану о неожиданном и важном развитии событий: «Ваша жена Дана должна здесь появиться в любую минуту. Еще вчера я попросил ее прилететь из Израиля. Нам кажется, вы будете более спокойным и успешным в ее присутствии. Кроме того, мы хотели бы услышать прямо от нее некоторые интересующие нас детали».

Натан смотрит на меня, и в единый миг все его слабости сталкиваются на его лице, – его полнота, склонность к засыпанию, повышенная потливость, тяжелое и короткое дыхание, и еще какая-то боль, которую я не могу определить. Когда раздается негромкий стук в дверь, все знают, кто пришел. Входит Дана, ясная и радостная. Целует Натана в голову и пожимает мне руку. Улыбается Ярону и приветствует Генри. Члены комиссии встают и торопятся принести ей удобное кресло. Даже наталкиваются друг на друга от чрезмерной галантности. Дана садится, приветливо смотрит на них и говорит, что готова ко всему, что необходимо делать. Историк спрашивает ее, желает ли она, чтобы во время ее свидетельства, кто-либо из нас вышел. «Может, будут какие-нибудь неприятные детали?» Дана отвечает, что нет необходимости такой, ей здесь удобно со всеми. «Все любимые мною люди находятся здесь, кроме моей дочери Маор и подруги Рахели. Мне нечего от них скрывать».

Начинаются вопросы:

Понимает ли, по ее мнению, Натан важность манускрипта?

Способен ли он его хранить и ни в коем случае не продавать?

Действительно ли он посвящает много времени изучению и исследованию, каким себя представляет нам?

Насколько можно его соблазнить красивыми женщинами и деньгами?

Я слушаю все это с большим напряжением. Хотел бы выйти, нелегко мне с этими вопросами. Натан хмуро смотрит на меня. Понятно, он хочет, чтобы я остался. Дана, тем временем, отвечает на вопросы коротко и с улыбкой:

«Мой Натан сделал все возможные приготовления, чтобы приобрести этот манускрипт. И все, что недостает ему в верности и чувствительности, дополним я и Меир». Она смотрит на мужа и, кажется, даже едва подмигивает ему.

Теперь вопросы касаются самой Даны.

Задумала ли она наперед выйти замуж за Натана?

С этой ли именно целью она устроилась к нему на работу?

Каковы были ее отношения с Риной?

Примирился ли окончательно Меир с тем, что она стала женой Натана?

Дана отвечает на сносном английском. На этот раз ответы ее еще короче и кажутся мне несколько туманными. Председатель комиссии объявляет заседание закрытым до завтрашнего дня, просит Дану как можно меньше с нами общаться, чтобы не быть под влиянием и давлением. «Я бы даже предложил вам поселиться в гостинице, – говорит он. – Но не хочу осложнять вам жизнь».

Мы выходим, и меня на этот раз сильно пробирает холод, и объятия Ярона не помогают. Дана предлагает первым делом пойти поесть. Ярон дает мне медовые конфеты, чтобы хоть немного укрепить меня. Дана целует его в лицо. Генри спрашивает Натана, что нам делать. Натан молчит и думает. Одет он в тяжелое серое пальто. Обычно он даже в холодное время носит лишь пиджак. «Скажи мне, – обращается он ко мне, – что они там прячут? Что в этом дневнике короля Франции такое есть, чего они боятся и не желают открывать публике? Может потому, что он доказывает слабость войн? Может он объясняет, что, даже взяв в плен короля, они этим ничего не достигают? Я обязан приобрести этот манускрипт. Только из него можно будет понять, что это такое – абсолютная победа, абсолютная власть».