Дон Делилло - Имена

— Зачем ты их ищешь?

Фрэнк рассмеялся.

— Ты хочешь взять у меня интервью?

Официанты прикатили по ковру большой сервировочный столик сложной конструкции. На нем стояли две банки пива.

— Оуэн, похоже, решил, что история о культе задела где-то в глубине твоей души романтическую струнку.

— Если ты подаешь это под таким углом, Джим, я не чувствую себя обязанным дальше обсуждать эту тему, хоть мы и друзья.

— Беру свои слова назад.

Он налил пиво себе в стакан, наблюдая за мной.

— Я ищу чего-нибудь за пределами ожиданий, понимаешь ли. Это просто попытка. Вади-Рум снимали и раньше — широкий экран, мечтательная музыка. Но меня это место интересует совсем с другой точки зрения. Оно должно быть как-то связано с целью убийства. Маленькие фигурки на равнине. Брейдмас говорит, эти люди упорные преследователи. Они выбирают жертву и идут за ней. Ждут чего-то. Тут есть своя логика.

— Кэтрин сказала мне, что ты бросил три или четыре проекта.

— Все это были верняки, — сказал он. В его глазах мелькнул холодный огонек, опознанный мной как презрение, которым он часто отвечал на вызов. — Их не стоило продолжать. Чистой воды упражнения. Я занялся ими только потому, что рассчитывал подойти к старым темам и сюжетам по-новому, внести свежую струю. Подача материала и прочая ерунда. Я старался выжать из этих идей то, чего там и в помине не было.

Он постепенно смягчался, становился разговорчивей.

— Я чувствовал давление, не возражаю. Тучи вертолетов. Измочаленные продюсеры. Юристы в нацистских солнцезащитных очках. Они валятся с неба. Никто не любит моих методов работы. Я ни с кем не разговариваю. Гоняю людей с площадки. Знаешь, какая это бессмысленная мелкая наполеоновщина? Но так я себя веду. Мне нравится многое держать в секрете. Я ни слова не говорю тем, кто хочет писать обо мне. Два хороших фильма, приличный навар. Оказывается, я люблю заключать сделки. Сегодня мы этим и занимаемся. Тебе уже не надо прикидываться, что ты считаешь деньги грязью. Или что оговорки в контрактах оскорбляют твою чувствительность. Киношный бизнес — это еврейская наука, вроде психоанализа. А в чем связь?

— Не знаю.

— В интимности. И то и другое подразумевает интимный обмен. Беда в том, что я начал ловить обрывки разговоров. Читал о себе в газетах, слышал шаги за спиной. Я стал человеком, который бросает свои собственные съемки, из-за которого закрываются проекты. У меня возникло ощущение, что мой крах запланирован в главных мировых столицах. Время Вольтерры уже позади, понимаешь? Они даже не снизошли до того, чтобы объявить меня совсем конченым. Я просто догораю на излете. Решили: устроим ему загон и пусть загибается там потихоньку, никому не мешая.

— А что ты отыскал в пустыне?

— Не так уж много. Во-первых, тамошний полицейский патруль интересуется, чего мне тут надо. Им не нравится, что я сую свой нос в каждую черную палатку и задаю вопросы. Во-вторых, пользы от моего проводника ноль. Салим. Держится как швейцарский банкир. Патологическая осторожность и осмотрительность. «О таких вещах не говорят». «Я не могу задавать людям такие вопросы». Потом есть еще Дел, моя спутница. Она зовет арабов тряпкоголовыми. Тоже большое подспорье. Но что-то там происходит. Бедуины говорят с Салимом и я вижу, что не все их слова переводятся. В местечке под названием Рас-эн-Накаб есть что-то вроде харчевни. Однажды мы заглянули туда на обратном пути в Акабу. Деревушка стоит на холме, и ветер из пустыни обжигает, как реактивный выхлоп. В тот раз Дел с нами не было, а Салим сразу свернул в туалет, так что я вошел внутрь один. В зале был только один человек, белый. Сначала я принял его за черкеса. Сгорбился над своей тарелкой, ест рукой, только правой, одет в кучу каких-то балахонистых рубах или туник, голова непокрыта. Я сажусь, разглядываю его и прихожу к выводу, что парень — европеец. Обращаюсь к нему с каким-то невинным вопросом. Он отвечает мне по-арабски. Я продолжаю говорить с ним, он продолжает есть. Иду за Салимом, чтобы заставить этого сукина сына переводить. Когда мы вернулись, тот малый уже исчез.

— Значит, ты их засек.

— По-моему, да.

— А черкесы говорят по-арабски?

— Я спрашивал у Салима. Говорят. Но все-таки, по-моему, это был один из них.

— Ты уверен, что слышал арабский?

— Сначала ты берешь у меня интервью. Потом превращаешь его в допрос.

— И чем ты занят теперь?

— Брейдмас назвал мне одного человека из Общества изучения древностей. Когда мы в первый раз приехали в Амман, я к нему отправился. Очень культурный дяденька с очень тихим голосом. Доктор Малик. Работает здесь с голландскими археологами, прямо за городской чертой. Он попытался отбить у меня охоту к поискам. Единственное, чего я от него добился, — это примерное указание места, где произошло убийство.