Первый президент демократической России, выдающееся лицо российской истории, оказался трагической фигурой. Он победил коммунистов, но пал, изъязвленный либеральным жалом. Пережив обращение в либерализм, он поверил в это учение, как князь Владимир Креститель — в учение христианства, со всею безоглядностью цельной и широкой натуры. И ни разу не отступил от соблюдения либеральных заповедей — даже и тогда, когда обнаружилось расхождение во взглядах на будущее России между ним и его учителями и просветителями из демократического его окружения и когда они перешли к прямому противостоянию с ним. Возненавидев всем своим существом коммунизм (борьба с КПСС была делом всей его жизни), Ельцин мечтал увидеть на его месте торжество свободы, но не только ее одной, о чем свидетельствуют и его поступки, и вдохновенные обращения к россиянам, и его яркие речи в зарубежных парламентах. Он мечтал о возрождении культуры и веры в своей свободной стране, славных традиций ее истории. Но этот победитель-побежденный оставался одинок в своих упованиях. И заметная утрата деятельной энергии, и последующее окружение президента, неадекватное его стратегическим замыслам, суть плоды той гражданской изоляции, в которой он очутился в силу парализующего поведения и прямого преследования со стороны либералов, — ведь не пинал президента только ленивый.
Зато в положительных действиях нынешнего главы государства, которого Ельцин с такой неотступностью отыскивал опять же под улюлюканье прогрессивной общественности, видно изначальное представление первого президента России о ее будущем, несмотря на отсутствие у преемника ельцинского отвращения к коммунистической идеологии и продуманного ее неприятия.
Рискну утверждать, что ныне действующий президент, при всей прочности, казалось бы, его положения, тоже одинокий бегун. Ельцин из всех идейно-общественных сил мог опираться лишь на партию гайдаровских реформаторов (насущное для России массовое христианско-демократическое, либерально-консервативное движение в самом начале сорвалось). Однако платформа «Демвыбора» была слишком узка для России, не простиралась дальше экономического либерализма и формально-правовых принципов в построении государства и общества и потому не могла стать опорой в деле восстановления «свободной и великой России», а лишь разделила судьбу кадетов начала истекшего столетия, лишенных большой и притягательной идеи.
В отличие от своего предшественника Путину удалось обзавестись стабилизирующей силой, «партией последнего правительственного распоряжения» (как иронически называл Е. Трубецкой «октябристов» начала XX века, проправительственную партию крупных хозяйственных деятелей, — что позволило Столыпину сделать тогдашнюю Думу работоспособной). Пропрезидентская корпорация мелкого и среднего начальства — блок «Единство» — закрыла «амбразуру», в основном нейтрализовала разрушительную активность обоих оппозиционных флангов — носорогов и змей — и тем разблокировала механизм принятия реформаторских решений (не нужно, надеюсь, доказывать, что в сегодняшней России реформаторы — и так называемые либералы — это «две большие разницы»), но идейной опоры Путину этот блок не составил.
Ельцин рассчитывал, что с помощью интеллектуальных единомышленников удастся расчистить идейную платформу для будущего подъема страны, вербализовать сплачивающую национальную идею. Но предполагаемые союзники с порога принялись высмеивать «великодержавную затею» (что не помешало им, однако, воспользоваться санаторным комфортом для «мозгового штурма» идеи). Надо ли напоминать, чем кончился этот Sturm und Drang?
Наглядевшись на разброд и шатание в стране, новый глава государства, не дожидаясь уже подмоги от интеллектуального корпуса, пошел другим путем. Представитель более молодого поколения, не прошедший, как Ельцин, школы борьбы с партократией, а прошедший, напротив, «лесную школу» разведчиков, еще недавний романтик страны победившего социализма, продемонстрировал не только осторожность в формулировках, но и определенный идеологический вакуум там, где мы привыкли надеяться на острое различение духов. Новый президент решил начать консолидацию общества с чистого листа, раздать всем сестрам по серьгам — и красным и белым — и разом покончить с исторической кутерьмой и всякими обидами. Одно время казалось, что консолидация на нерасчищенном фундаменте грозит превратиться в реставрацию (как это и случилось в истории с госсимволами, подтвердившей, что место независимой интеллигенции в современном, нетрадиционном, обществе не должно быть пусто). Президент даже высказал тезис: советское прошлое России — «это тоже часть нашей истории», которую «надо помнить», и «кто не уважает прошлого, тот не имеет будущего».
Читать дальше
