У либералов есть одна сознательная, признанная в качестве основополагающей идея, но она как джинн, выпущенный из бутылки, способна творить невероятные чудеса, при том, что на первый взгляд от нее не приходится ожидать каких-либо угроз. Напротив, казалось бы, свободы и права человека (что в данном случае одно и то же), получившие фундамент в упомянутой международной «Декларации» 1948 года, имеют свою законную область, свой существеннейший raison d’кtre в общественном бытии человека. Однако беда пришла, откуда не ждали. Сделавшись предметом культа, эта вроде бы самая неидеологичная из всех возможных идей оказалась источником новой тотальной идеологии. Свобода, как всякое относительное начало, став абсолютным, «отвлеченным началом», по законам утопии нарушает естественный порядок вещей и устанавливает диктаторский режим. На свой лад здесь осуществился парадокс, выраженный в словах Шигалева из «Бесов»: «Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом».
Диалектическая логика такова. Свобода и права человека выступают ведущим импульсом мысли и действия в условиях диктатуры и политического гнета, как это было при советском коммунистическом режиме. Узнику позволительно сосредоточиваться на мысли о воле; гражданину подобает радеть о судьбах свободы в своей стране и, в конце концов, бороться за нее. Но вот победа одержана, оковы тяжкие пали, темницы рухнули, можно ожидать, что человек отныне сосредоточится на положительном смысле, на содержательном предмете, ради которого среди прочих мотивов он этой свободы добивался, поскольку свобода — не цель, а лишь средство человеческого существования.
Но что происходит в действительности? Получивший неограниченные права принцип свободы переливается за границы политического пространства, где он уже проявил себя, и начинает хозяйничать в доминионах культуры и морали. Выпущенная на простор идея свободы не может питаться только рогатками и препонами политической несвободы, хотя и не перестает их повсюду выискивать. Рассвобождение как мотив всех помыслов и действий теряет свое адекватное содержание и превращается в манию раскрепощения, которое освобождает человека не от утеснительных уз, а от скреп, не от оков, а от опор, державших на себе в течение двух тысячелетий общественное и личное бытие человека. Абсолютная свобода, отрезанная от прискучившей современному сознанию троицы «Истины, Добра и Красоты», становится ненасытным Молохом, но и дамокловым мечом: жрец свободы Гюнтер Грасс объявил, что лучше террористы, чем государство — западное, между прочим! Алчность земного абсолюта ненасытима и смертоносна. Между тем экспансия самодвижущейся идеи — это и есть свидетельство, что мы имеем дело с тотальной идеологией, которая не терпит рядом с собой никаких других смыслов; ей требуется не меньше, чем весь мир, а тем самым — и постоянное подтверждение своего триумфа над ним за счет подчинения, то есть сокрушения все новых и новых жизненных устоев и норм, которые формировались на основе христианства и классического наследия культуры. Но разрушение нормы есть утверждение аномальности. И вот мы воочию наблюдаем, как вырвавшийся на простор в последние десять лет новый либерализм под видом абсолютного прогрессизма производит на российской земле коренной переворот в основах человеческого общежития и самом человеческом типе. В высшей степени странно, но такого низменного идеала, какой нам принесло господство свободы, подвергшее остракизму само это слово «идеал», человечество еще не видело. Оба варианта «нового человека», проектируемых двумя предыдущими тотальными идеологиями, по взрывной силе новому образчику не годятся в подметки. Даже пугающая «белокурая бестия» при всем акцентировании в ней природно-животной стихии отливает все же неким героическим сверхчеловеческим отблеском. А уж что до «строителя коммунизма», то его моральный кодекс есть просто гуманистический атеистический список с христианской морали с ее установкой на самопожертвование и самосовершенствование. Отбросив идеологический антураж, мы обнаружим в подобных «строителях» замечательных представителей человеческого рода. В крайнем случае мы найдем тут действие героического «люциферизма», в то время как формируемый идейным импульсом «прав и свобод» новый человеческий тип (а это, как мы наблюдаем, убийца, рэкетир, аферист и во всех случаях сексуальный маньяк) оказывается продуктом разлагающегося «ариманства», короче — мутантом. Ибо, освободившись от стесняющих смыслов и истин, которые возвышали хомо сапиенса над животным миром, это существо приближается к некоему химерическому зверочеловеку, склонному к кровожадности и к маниакальности по части седьмой заповеди. Недаром — вы заметили?! — из первоначальной формулы борьбы «за права и достоинство человека» второе понятие все время куда-то улетучивается вопреки тому, что оно стоит на видном месте в либеральном катехизисе — «Декларации прав человека». В антропологии рассвобождения ему не место.
Читать дальше
