Виктор Пелевин - Ампир «В»

Я перечитал это мрачное пророчество три раза, проверяя и исправляя ошибки. Переправив «они» на «ани», я с гордостью ощутил, что сам не понимаю написанного до конца. Ясно было только происхождение названия: существовал гностический текст «Ипостась Архонтов», который мы проходили на уроке дискурса. Я, помнится, подумал тогда, что это хорошее имя для московского ресторатора («любимец московской богемы Ипостас Архонтов открывает новый гламурный вертеп „Лобковое Место“»…) А теперь боевая муза нашарила Ипостаса в моей памяти.

Особенно мне нравилась двенадцатая строка: одной из проекций словосочетания «уж уведал» на стандартный русский было «уж увядал», и тогда грозный смысл всего стиха, предрекающего гибель князю мира сего – той самой гностической змее с головой льва (змея, уж – какая разница), – концентрировался в одной точке, как и требовалось. Впрочем, речь здесь могла идти и о самой Иштар – из-за ее длинных змееподобных шей. Но чернуху я отогнал.

Кроме того, трудно было не обратить внимание на эти купола, которые один из моих прошлых поэтических визитеров сравнил с мигалками. Вот так в душе простого русского вампира встречаются великие эпохи нашей истории – и тихо жмут друг другу руки…

Я кликнул по кнопке «Send» за двадцать секунд до того, как покрасневшая секундная стрелка на моем экране пересекла финишную черту. Я успел.

Экран замигал и погас. Когда он загорелся снова, его разделила надвое вертикальная полоса. Мое стихотворение появилось справа. А слева возник стих, написанный за это время Митрой. Выглядел он так:

Митра сделал беспроигрышный ход.

Это, несомненно, был самый подлый способ ведения боя – грамотное и политически корректное стихотворение бескрылого карьериста, наподобие какой-нибудь думы о юном Ленине из семидесятых годов прошлого века. Комар во все времена был для вампиров тем же, чем сакура для японцев – символом красоты, совершенной в своей мимолетности. И еще, кажется, в этом был мистический подтекст: на фреске в хамлете Энлиля Маратовича была изображена смерть графа Дракулы, благородного рыцаря в черных латах, из разверстой груди которого улетал в серое небо смиренный комарик души.

Митра написал свое стихотворение обратной лесенкой, о которой говорил Бальдр – теперь я понял наконец, что это такое.

Вот только он не вполне изящно справился с двенадцатой строкой. Комар, конечно, герой – кто бы спорил. Как говорится, жил, жив и будет жить. Только правильно было «он был бы героем».

И тут до меня дошло. Он не просто называл комара героем, он еще и сравнивал его с Герой. Это, конечно, было бронебойным комплиментом – несмотря на длинный круглый торс и небольшую голову. Все равно что назвать девушку попроще ангелом.

Зато я написал о самом главном, думал я жалобно, и в моем стихотворении дышит подлинная поэтическая сила. В нем затронуты важнейшие мировоззренческие пласты и видна драма человеческого духа. А главное, в нем полностью отражены все культурные и сущностные проблемы современной цивилизации…

Но в глубине души я уже понимал, что проиграл. Стихотворение Митры было лучше, это подтвердил бы любой вампир. Оставалась только надежда, что Гера узнает меня по особенностям стиля. Тогда, если она захочет…

Экран снова замигал, и я понял, что сейчас моя судьба решится. Та его половинка, где было стихотворение Митры, потемнела, и на ней появилась надпись – по диагонали, поверх стихотворных строчек, словно кто-то писал маркером прямо по экрану:

«Чмок тя»

Это ничего еще не значит, подумал я упрямо. Через секунду потемнела моя половинка экрана. А потом по ней пробежала размашистая жирная строка:

«В Бобринец, тварино!»

Я ощутил легкую боль в районе локтевого сгиба, где игла уходила под кожу, и решил, что сбил повязку неловким движением. Я протянул было к ней свободную руку, чтобы поправить – но рука мне не подчинилась. А затем волна какой-то принудительной усталости прошла через мой ум, и я потерял к происходящему интерес.