Ярослав Астахов - Крушение лабиринта

– Какую же способность ты хочешь? – спрашивает, немного помолчав, Айра.

– Искусство боя. Умение наносить удары на расстоянии и парировать такие удары.

– Тебя прельщают лавры Этрурия, погибшего за наш Остров?

– Нет. Но именно с того времени, как погиб стратег, у меня явилось желание обрести такое Искусство. Но сам он здесь не при чем. А просто именно тогда я повздорил с Таурием, и весьма серьезно. Я клялся не изведать покоя, покуда не увижу крови его… Да только в смысле воинского Искусства мне очень далеко до царя… и мне нет покоя!

Улыбка исчезает с губ Айры.

Летучий бог безмятежен; расслабленно-радушное выраженье, вроде бы, не покидает его лица. Но только и его глаза уже не смеются.

– Ты все еще не оставил этого, друг? – произносит Селий. – Ведь вот какой ты упрямый! Дался же тебе царь! Поверь: он только лишь исполнял свой долг.

– Возможно, – медленно говорит, после некоторого колебания и с трудом, Тессий. – Но, так оно или иначе, я поклялся. И клятва не оставит меня… я должен, по крайней мере, делать от меня все зависящее, чтобы ее исполнить.

– Обидно будет, – говорит Айра, – кто бы ни погиб из вас двух. Но я тебя понимаю, Тессий. Мы говорим иногда не задумываясь, а ведь слова – как зерна, падающие в плодородную землю! Все клятвы прорастают судьбой! Судьба…

И Айра вдруг перестает говорить, и удивление трепещет в ее глазах.

Боги! У нее такой вид, как будто изумлена и сама словам, вот только что сорвавшимся с ее уст. Как будто бы говорила не от себя, а по темному, неосознанному наитию!

И Тессий произносит, заворожено:

– Никто не властен избегнуть своей судьбы. И в этом смысле мы, боги, ничем не отличаемся от людей. Я слышал это в день моего рожденья. Из уст Сандрия, которого называют Говорящий о будущем.

Становится опять слышно, как снаружи журчит родник, хотя он уже вошел в привычные берега. Летучий бог улыбается, но глаза его остаются серьезными и печальными.

– Тогда бессмысленно откладывать неизбежное, потому что такое только лишь истощает Силу. Наверное, твое время уже пришло, Тессий. Отправься в Лабиринт и возьми призывающее тебя Искусство. Оно не принадлежит к числу особенно изощренных и тебе не придется, поэтому, долго странствовать во Глубинах.

– Рад бы, – откликается Тессий, сделав глоток вина. – Но почему-то я… все еще не могу почувствовать этот зов, о котором ты говорил когда-то. Необоримый и властный голос, указывающий путь во Глубины… Ведь чтоб отправиться в Странствие, мало понимать лишь умом, что Странствие – то единственное, ради чего только и живет бог. Нет, нам необходимо созреть… настолько, чтобы это знание проросло и в сердце! И вот я часто думал о том, почему же со мной все этого не случается, и мне становилось горько. Я начал подозревать, что не достает мне последовательности, твердости духа и способности концентрироваться. И я стремился укрепить в себе эти качества, зачем и принял обет немого, нес эту службу. Полгода таскал копье. Как неодушевленный механизм исполнял приказы, начертываемые знаками. Сто восемьдесят три дня не произнес и не слышал ни одного обращенного ко мне слова! Я намолчался, кажется, на целую вечность! Помню, я считал дни, оставшиеся до разрешенья клятвы. Но вот, когда истек срок обета… странно: я полюбил молчание. Сколь многое создается им! Оно есть пища богов: своеобычные Искусства пришли ко мне, как будто сами собой, с этой пищей.

– Но Тайные Пространства закрыты от меня, как и прежде, – произносит затем, немного помолчав, Тессий. – И я не знаю, что и поделать с этим! Словно какая-то стена между мною и требующимся для исполнения клятвы моей Искусством!

– Случается и такое с вышними, – говорит Селий, чуть пошевеливая обгорелой палочкой угли погасающего костра. – И разные поверия существуют среди богов о том, почему такое возможно. Случается, говорят, что души умерших становятся меж искателем и его Искусством. Не ясно, что заставляет их это делать, но трудно и отрицать вообще вероятность этого. В пространстве Тайны ведь нет различенья на жизнь и смерть, и мертвые столь же властны, как и живые.

– Бывает еще иное, – говорит Айра, наполнив опустевшие чаши, – стремящийся к Искусству желает, на самом деле, не то Искусство, которое он думает, что желает. И вот, разногласие между умом и сердцем не позволяет искателю слышать зов. По крайней мере, такое может затруднить весьма слышание… Мы говорили только что о судьбе, вышние… но есть и еще одно, думаю, в чем люди и мы похожи. Глубины наших желаний нам не известны! Ведь иногда мы и от себя самих таим подлинные свои чаяния. Но Тайные Пространства не знают грани между тайным и явным… и много глубже, чем сами мы умеем углубиться в душу свою, проникает в нас Лабиринт!