Александр Шарыпов - Клопы (сборник)

Я наизусть помню расшифровку переговоров экипажа – с того момента, когда из кабины ушла девочка. Иногда мне кажется, что я слышу эти голоса:

СЫН КОМАНДИРА. Отчего он поворачивается?

КОМАНДИР. Сам поворачивается?

СЫН КОМАНДИРА. Да.

ВТОРОЙ ПИЛОТ. Ребята! (Пауза.)

КОМАНДИР. Держи! Держи штурвал, держи!..

Ком встает в горле. Это была самая крупная катастрофа за всю историю соляристики.

20.55.51. Сигнал ухода с заданной высоты…

20.55.54. Сигнал выхода на критические углы атаки…

КОМАНДИР. Выходи!

ВТОРОЙ ПИЛОТ. Земля вот!

КОМАНДИР. Выползай назад! Выходи! Выходи! Выходи! Выходи!

20.56.11. Сигнал отключения автопилота…

ВТОРОЙ ПИЛОТ. Полный газ! Полный газ! Полный газ!

КОМАНДИР. Дал газ, дал!

ВТОРОЙ ПИЛОТ. Полный газ!

КОМАНДИР. Дал!

ВТОРОЙ ПИЛОТ. Полный газ, нет?

КОМАНДИР. Я дал газ, дал! ( Пауза .)

20.57.22. КОМАНДИР. Какая скорость?

ВТОРОЙ ПИЛОТ. Я не смотрел прибор. ( Пауза .)

20.57.53. ВТОРОЙ ПИЛОТ. Выходим, выходим, выходим. Вправо! Вправо ножку! Большая скорость, убери газы!

КОМАНДИР. Прибрал.

ВТОРОЙ ПИЛОТ. Потихонечку!

КОМАНДИР. Скорость добавил. Потихоньку, сейчас выйдем! Все нормально.

ВТОРОЙ ПИЛОТ. Потихоньку на себя. Потихоньку. Потихоньку, говорю.

20.58.01. Короткий треск…

Нет денег… Все бы наше управление – да в этот самолет.

Хоть бы не мешали работать! С секретностью своей. Не знаешь, над чем бьются в соседнем отделе. Информация поступает крохами, черт-те откуда. Что говорить: еще в прошлом году – уже и КГБ-то никакого не было – не пропустили мою статью по Контакту. Я там всего лишь намекнул, что «пити-пити» в «Войне и мире» смахивает на морзянку, и провел параллель между творениями Солярис и зданием из иголок и паутинок, которые видит князь Андрей. Придрались формально к заглавию [4]. Но корректор, добрая толстая женщина, не глядя на меня, намекнула, что все дело в «Войне и мире». «Я дошла до этого места, – сказала она мне, – и будто стукнулась лбом».

Кто-нибудь спросит: а чего мы ищем? Доказательств существования Бога? Разве недостаточно веры? Ощущения неслучайности всего? Верь и не мудрствуй – говорит Церковь. Может, так?

Однако: раз мы не двигаем горы – есть ли у нас вера? Я думаю, то, что мы понимаем под верой, есть именно ощущение – какая-то самая первая, низшая ступень. А чтобы подняться выше – нужны дела. Не зря же сказал апостол: «Вера без дел мертва есть».

Вопрос в том, как понимать «дела».

Например, в случае с голосами. Одного звонка достаточно, чтобы возникло ощущение: Бог есть. И не надо никаких доказательств. Помню, когда я услышал впервые – я почувствовал радость, действительно почти нестерпимую. Радость от самого звучания голоса – не важно, о чем говорили. И вообще ничего не надо было тогда.

Прошло дня два или три. И возник вопрос: ну, и что?

Во-первых, мы не можем вызывать эти голоса по своему усмотрению – как бы сильно того ни желали – или предугадывать момент, когда они будут. Даже если сам голос скажет: «Позвоню завтра вечером», – это еще не значит, что он действительно позвонит. Мне, помню, однажды даже сказали: «Приеду завтра», – причем тип А, женского рода. Я бросился покупать всякую ерунду – телятину, зелень, специи, какие-то вина, подарки. Целый день готовился; потом бац – звонок: «Как жизнь?» – и ни слова о приезде. Я чуть с ума не сошел.

Голос тот же самый, но отдельные звонки между собой совершенно не связаны. Как будто вовсе нет памяти (не знаю, где, у кого; «у нее, там»; мы, сознательно или нет, считаем обладателей голосов себе подобными существами). Если напомнить, «она» тут же объяснит нестыковку, причем объяснение может быть столь же абсурдным, сколь и правдоподобным. Например: «Возникли проблемы с паспортом» (в космосе!) – и всегда упор делается на то, что мы же сами, наша же паспортная система и виновата во всем.

Вообще как только от самого «пения» голоса переходишь к анализу сообщений, замечаешь сразу: все очень странно. Точно по Лему – тому, кто слышал все это, «трудно избавиться от впечатления, что перед ним обломки интеллектуальных построений, быть может, и гениальных, перемешанных как попало с плодами полнейшей, граничащей с безумием глупости».

Например, А говорит о моих друзьях – чаще всего о Фаренгейте, – какие они хорошие и какой я по сравнению с ними плохой. Мол, я не о том пишу, я злой; вот Фаренгейт, дескать, добрый, он пишет о музыке. Казалось бы – ну и позвони ему – Данилыч как раз тогда был в творческом кризисе. «И позвоню», – обещает голос, чуть ли не угрожающе. «Гэбриэль, – спрашиваю у Фаренгейта, – тебе никто не звонил?» – «Нет, – удивляется он, – а кто должен был позвонить?»